Брежнев
Шрифт:
«Фраза Брежнева об „испытаниях, которые придется перенести нашему народу“, слух о фразе Шелепина о том, что „народу нужно говорить правду: война с Америкой неизбежна“, наконец, грибачевские поучения молодежи – все одно к одному. Ближайшим образом – это нагнетание атмосферы, при которой все и всяческие „мероприятия“ оправдываются высшими соображениями, как это было в прошлом.
Вообще война в иных ситуациях представляется правительствам желанным выходом из положения, – она «все спишет»…»
В Праге активно действовали офицеры КГБ, которые следили за каждым шагом чехословацких
Нелегалы КГБ, выдававшие себя за западных туристов, расклеивали в Праге подстрекательские листовки. Советские спецслужбы были причастны к закладке тайников с оружием, которые выдавались за свидетельство подготовки вооруженного заговора. Существовавшая в КГБ служба «А» – активные действия, то есть служба дезинформации, сфабриковала план идеологических диверсий в Чехословакии, будто бы разработанный ЦРУ. План опубликовала «Правда».
Советским солдатам объясняли, что «войска НАТО угрожают захватить Чехословакию и свергнуть народную власть».
Но московские лидеры собственную пропаганду никогда не принимали всерьез. Сейчас, когда открылись документы политбюро, видно, что в своем кругу партийные лидеры не говорили, что это дело рук Запада. Нет, они прекрасно понимали, что против социалистической власти восстал народ. И единственное, на что они могут положиться, – это советская армия.
Уже после ввода войск Брежнев откровенно говорил с Дубчеком и другими чехословацкими лидерами, желая заставить их подчиниться. Он не произнес ни слова ни о социализме, ни о вмешательстве Запада, ни о внутренней и внешней реакции.
– Во внутренней политике вы делаете то, что вам заблагорассудится, – сказал Брежнев, – не учитывая, нравится нам это или нет. Нас это не устраивает. Чехословакия находится в пределах тех территорий, которые в годы Второй мировой войны освободил советский солдат. Границы этих территорий – это наши границы. Мы имеем право направить в вашу страну войска, чтобы чувствовать себя в безопасности в наших общих границах. Тут дело принципа. И так будет всегда…
Брежнев и его политбюро были реалистичнее Дубчека и его соратников, веривших в социализм с человеческим лицом.
В Москве ясно понимали, что любая реформация социализма ведет к его крушению. И были правы. Москва знала по венгерскому опыту, что отмена цензуры, свободные выборы, отказ от всевластия партии ведет к смене режима. А следующим шагом станет выход из Варшавского договора.
Москву не интересовала судьба социализма. Советские лидеры хотели сохранить контроль над Восточной Европой.
Был ли иной вариант развития событий?
Конечно, был – польский вариант.
В декабре 1981 года польская компартия, по существу, утратила контроль над страной. Заявления советских лидеров становились все более угрожающими. И тогда первый секретарь ЦК генерал Войцех Ярузельский ввел в Польше военное положение. Он не позволил популярному профсоюзу «Солидарность» взять власть в стране. Но одновременно исчез повод для советского военного вмешательства.
Кто же был прав: Дубчек или Ярузельский?
Дубчек позволил оккупировать свою страну, но в памяти
В 1968 году в политбюро предполагали отправить в Чехословакию четыре-пять дивизий. Этого было достаточно, чтобы продемонстрировать силу. Но министр обороны маршал Гречко настоял на том, чтобы ввести не менее двадцати-двадцати пяти дивизий.
Советская военная операция оказалась тем более эффективной, что проходила в отсутствие противника. Чехи и словаки готовились к нападению с Запада, а не с Востока, со стороны друзей.
Восставшие в 1956 году венгры тоже понимали, что им не одолеть советскую армию, но предпочли сражаться. Чехи и словаки даже и не пытались сопротивляться. Почему? Они исторически привыкли мириться с превосходящей силой и приспосабливаться к обстоятельствам.
Соратник Дубчека секретарь ЦК компартии Чехословакии Зденек Млынарж вспоминает, что в ту историческую ночь, когда советские военные самолеты кружили над зданием ЦК партии и руководители страны решали, что делать, один из членов политбюро брякнул:
– Мы тут решаем, какими словами их осудить, а наши бабы давно уже с ними забавляются.
Он ошибся, писал потом Зденек Млынарж: «В ту ночь самая последняя девка в Чехословакии не пошла бы с советским солдатом из оккупационных войск».
Чехословакия оказала сопротивление – невооруженное, пассивное сопротивление. Советские руководители сделали ставку на быстрый шоковый эффект, надеясь испугать чехов, но промахнулись: ввод войск ничего не решил.
Брежнев и политбюро были в растерянности. Чехи не стреляли, но и не покорялись. Правительство, парламент, партийный съезд – все осудили интервенцию. Советская военная машина ничего не могла с ними поделать.
Ни один сколько-нибудь серьезный политик не хотел иметь дело с оккупационными властями. Пришлось советскому политбюро освобождать из-под ареста Дубчека и его соратников, которых уже собирались судить за предательство дела социализма, и уговаривать их пойти на компромисс.
А в Москве отдел культуры ЦК поручил секретарю Союза писателей по организационно-творческим вопросам Константину Васильевичу Воронкову составить письмо от имени видных советских писателей в связи с событиями в Чехословакии. Предполагалось, что свою подпись поставит и Твардовский.
Александр Трифонович вернул его с короткой запиской:
«Письмо писателям Чехословакии подписать решительно не могу, так как его содержание представляется мне весьма невыгодным для чести и совести советского писателя. Очень сожалею».
Эта записка тоже сыграла свою роль в судьбе Твардовского, лишний раз утвердив идеологический аппарат в мысли, что популярного поэта надо во что бы то ни стало убрать из «Нового мира». В феврале 1970 года его вынудили подать заявление об отставке. На секретариате ЦК Михаил Андреевич Суслов одобрил действия руководства Союза писателей и попросил объяснить писателям, которые возмущались тем, что Твардовского заставили уйти: