Бриг 'Три лилии'

Маттсон Уле

– Мы только что видели медведя возле сарая Симона Тукинга, - послышался голос Туа-Туа.
– Он съел человека. Миккель говорит, что застрелит его. Не велите ему, дядя штурман!

Плотник схватил с тумбочки графин и опустошил его в два глотка. На лбу у него выступил пот. Медведь?! Сердце плотника бешено колотилось. Ружье с серебряной пулей?!

Надо понюхать табаку, прояснить мозги... Но где же табакерка?

– Миккель Миккельсон, - заговорил он слабым голосом, шел бы ты спать. Во всем приходе нет ни одного

медведя, вот те крест. А ружье сломано. Я заболел. Попроси бабушку заварить мне ромашки. Я помираю, Миккель Миккельсон. Погоди табакерку!

Миккель Миккельсон и Туа-Туа стояли перед плотниковой дверью. Туа-Туа держала в руке горящую свечу, потому что на лестнице было темно. Свечу она захватила с собой из лодочного сарая.

– Мне нужно ружье!
– твердил Миккель в замочную скважину.
– И пулю. Лучше всего - серебряную.

– Да сломано же ружье, Миккель!
– простонал плотник Грилле.
– Достань лучше табакерку, будь добр, она лежит в куртке, в правом кармане. И сунь ее под дверь. Господи, до чего же я болен.

Туа-Туа подняла свечу выше и увидела на крючке зеленую куртку, мокрую от снега. Она сунула руку в карман и достала пустую бутылку.

– Сперва ружье!
– прозвучал голос Миккеля из замочной скважины.

Плотник сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и стучал зубами. Из лопнувшего пузыря растекалась по полу вода. За дверью Туа-Туа продолжала рыться в кармане. Рыболовные крючки... Грузила... Старые ключи... Табачная жвачка... Пробковый поплавок... А вот и табакерка в самом низу. Туа-Туа вытащила большой сложенный лист бумаги.

Плотник стоял на коленях в кровати. Мощное чиханье сотрясало его тело.

– Не дури, Миккель!
– стонал он.
– Табакерку давай, слышишь... не то... не то... я те...те... тебя палкой.

– Чихает, - сказал Миккель, глядя в замочную скважину.
– Простудился, должно. Лег опять.

Он ощутил на шее горячее дыхание Туа-Туа.

– Ну что, нашла? Опять встает.

– Миккель, гляди!
– зашептала Туа-Туа.
– Скорей...

Она держала в руке исписанный лист бумаги и светила, чтобы Миккель мог прочитать.

Он выпрямился и поглядел на бумагу:

– Ну-ка, повыше свечу, Туа-Туа...

– "Дакс!
– прочитал он.
– Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга, Пата О'Брайена..."

Миккель мгновенно забыл о медведе и замочной скважине.

– Он жив, Туа-Туа! Пат жив!
– вскричал он, хватая письмо.
– Шлет нам привет!.. Но как оно попало в плотников карман?

– Читай дальше, - торопила его Туа-Туа.
– Потом узнаешь!

Миккель прочитал до конца. Глаза его блестели, рот приоткрылся.

– Ну что... что там написано?
– Туа-Туа притопнула ногой от нетерпения.

– Что он уезжает, - бормотал Миккель.
– Но еще вернется... Свети лучше, ничего

не вижу... А зовутку чтобы мы сохранили. Слышишь, Туа-Туа? В знак того, что он вернется.

– Она у тебя?
– прошептала Туа-Туа.

– В кармане. Понятно, Туа-Туа вернется? И отец тоже!.. Нашла табакерку? Сунь ее под дверь, пусть успокоится.

Дрожащими пальцами Миккель свернул письмо в комочек и затолкал себе в башмак.

– Пат жив, Туа-Туа! И отец жив, вот увидишь!.. Подала табакерку?.. Наплевать на медведя! Ур-ра-а-а!

Тем временем плотник встал с постели, путаясь в ночной рубахе. Расширившимися глазами он смотрел, как из-под двери появляется табакерка. Сердце у него колотилось, из носу текло.

– А... а медведь-то большой, Миккель?
– жалобно спросил он.

Но ему никто не ответил. Миккель и Туа-Туа были уже в прихожей. Громко хлопнула наружная дверь.

Над лодочным сараем висела луна, блестящая, как золотая денежка.

На следующий день они осмотрели медвежьи следы.

– Ух ты, какой здоровенный!
– сказала Туа-Туа.

– У него на задних лапах сапоги были, - установил Миккель.
– Mа каблуках крест вырезан. Да, такого, должно быть, и серебряная пуля не взяла бы.

Глава девятнадцатая

БОГАТЕЙ СИНТОР ЛЕТИТ С ЛЕСТНИЦЫ

Я еще не рассказал, как выглядел богатей Синтор.

Сразу от колен начинался будто куль с мукой, перевязанный вверху черной веревкой. Откуда черная веревка?

А усы! Казалось, и усы, и брови, и волосы налеплены прямо на живот. Мудрено ли, что богатею Синтору приходилось протискиваться в двери боком.

Над усами торчал нос, маленький и загнутый кверху, словно крючок на вешалке. Ноги, подпиравшие мешок, были коротенькие и кривые от верховой езды, обуты в коричневые яловые сапоги.

А теперь - о горе.

Бранте Клев принадлежал Синтору. Но какой толк от горы? На земле можно сеять, на лугу скот пасти. А на камне? Синтор просто из себя выходил. Каждый месяц он поднимался на Бранте Клев, садился на тур и думал: "Что бы такое сделать?"

И вот однажды его осенило. Тур! Он ведь сызмальства слышал, что здесь похоронен викинг и с ним двенадцать сундуков золота, награбленного в Британии.

Правда, сведущие люди говорили, что это вовсе не могила, а каменный тур - примета, чтобы капитаны видели с залива, где Бранте Клев. Но Синтор верил в клад.

И богатей Малькольм Николаус Синтор сделал вдруг нечто совершенно небывалое: сбросил пальто и стал таскать камни. Да, да, тот самый Синтор, который палец о палец ударить ленился! Но тур был старый, весь зарос вереском. И, поработав с час, Синтор понял, что так не одна неделя понадобится, чтобы весь камень разобрать. "Болван!
– сказал он себе. Что может быть проще: прислать сюда двоих работников, пусть взорвут, и все".