Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– То есть... как же?..
– забормотал Енсе-Цыган.
– Ох, уж эти мужчины - не могут, чтобы не ломаться! рассердилась бабушка и усадила Цыгана силой, так что пружины взвизгнули.
Из каморки выглянуло заспанное лицо Миккельсонастаршего. И ему досталось под горячую руку.
– Живей неси лекарство, чего рот разинул!
Миккель и безмерно счастливый Боббе уже скрылись в дровяном сарае. Туа-Туа раздувала уголья. Бабушка поставила на плиту кастрюлю, в которой
– А тощий-то какой! Знать, пришлось поголодать... причитала она.
Цыган только глазами хлопал, глядя, как на столе появляются зельц и ржаной хлеб. Бабушка была в ударе.
Вообще-то она припасла зельц ко дню рождения Петруса Юханнеса, ну да чего там!
– Тебя только за смертью посылать!
– прикрикнула она на Миккельсона-старшего.
Наконец появился сундучок, и бабушка вытащила мазь на змеином жиру, овечье сало, бинт, палочки для лубка. Посреди кухни поставили на пол таз с теплой водой.
Бабушка пустила в воду мыло и стала отмывать вывихнутую ногу.
На твоем просторе,
Морюшко ты, море!..
напевала бабушка Тювесон, словно уплыла бог весть куда.
Вдруг, да так, что никто и глазом моргнуть не успел, она ухватила Цыганову ногу левой рукой, а правой дернула ступню.
Цыган подскочил с диким воплем, будто в него всадили нож. Таз опрокинулся, грязная вода выплеснулась на чистые бабушкины половики.
Грязь не сало,
Потер и отстало,
– весело пропела бабушка и закурила трубочку.
– Главное, нога вправлена. С вывихом вредно зельц глотать.
Цыган сидел белый как бумага.
– Чего рот разинул, Миккель?
– всполошилась бабушка. Подсоби придвинуть его к столу. Надо же поесть человеку.
Туа-Туа стояла в углу и ревела.
– Это чей бидон там прохудился?
– прищурилась бабушка.
Миккель обиделся.
– Что ты, бабушка, не видишь - она расстроилась! А ежели человек расстроился, его, может, надо в покое оставить.
– Прав Миккель, - сказал Миккельсон-старший.
– Иди, Туа-Туа, в мамину каморку, отдохни чуток. Потом расскажешь, коли есть что рассказать.
– "Потом, потом"!
– всхлипнула Туа-Туа.
– Знаю я, что будет потом. Я убежала от тетушки Гедды. Хотите выгонять, так выгоняйте сразу!
– Почему же ты убежала, дитятко?
– спросила бабушка, нарезая зельц.
Туа-Туа посмотрела на зельц и глотнула, потом глянула на Миккеля и опять глотнула.
– Потому что я люблю...
– ...зельц?
– спросила бабушка, обсасывая сальную шкурку.
Туа-Туа затрясла головой:
– Зельц тоже, но еще... еще больше...
Она спрятала
– Ко...коли ничего срочного нет, - заговорил он наконец, - пойду на двор, подышу.
– Иди, иди, - ответила бабушка.
– А встретишь случаем Туа-Туа Эсберг - ты ее знаешь, - то скажи, что не худо бы подсобить слепой старухе с посудой. В этом доме уже давно девчонки не хватает.
Глава тридцать первая
КТО БЛЕЕТ В ПРИХОЖЕЙ
Енсе-Цыган всю свою жизнь бродил по дорогам. От этого развивается аппетит, да только на дороге хлеба не найдешь.
Лучшие в мире ковриги печет бабушка Тювесон из Льюнги. И Енсе принялся наверстывать упущенное. Он отрезал здоровенные ломти хлеба и клал на них толстые куски жирного зельца. Холодная жареная сельдь отправлялась следом за скумбриевой икрой. Когда бабушка налила ему пятую чашку кваса с молоком, он смог только кивнуть - до того у него был набит рот.
Зато Туа-Туа почти не ела. Стоило ей откусить кусочек, как тут же начинали капать слезы.
– Никогда, ни за что...
– твердила она.
– Пусть в Дании самые раскрасивые леса на свете, и пусть тетушка Гедда всех добрее... Все равно ничто... не может...
Миккель жевал поросячье ухо и никак не мог прожевать. В таких случаях единственное спасение - сметливая бабушка, такая, как у Миккеля Миккельсона. В самый разгар обеда ей вдруг загорелось мыть посуду. Ну и уронила тарелку, конечно, старая ворона.
И тоже давай охать:
– Хуже нет одной хозяйство вести в доме, где полно непутевых мужиков, - жаловалась она.
– А тут еще, как на грех, глаза что ни день, то плоше. Хоть бы ты пособила, что ли, Туа-Туа, у тебя глаза молодые! Налила бы воды в таз да сполоснула тарелки...
Туа-Туа захлопотала с посудой и забыла про свое горе Бабушка удивленно вытерла слезы платком. Вот уж не ждала она, не ведала, что учителева дочка Туа-Туа Эсберг такая расторопная!
– А много ли тут дела-то!
– Туа-Туа гордо повела подбородком.
– Вы отдохните, бабушка, я сама управлюсь.
Солнце заглянуло в окна. Туа-Туа подняла нос и заметила, что стекла тоже протереть не худо. А натоптали-то - беда! Бабушка разрешит пол вымыть?
Бабушка разрешила.
– После обеда и займусь, - прощебетала Туа-Туа и рассмеялась в первый раз за много дней.
Цыган наконец-то оторвался от начисто вылизанной тарелки и сказал спасибо.
– А теперь что ж, пошли к ленсману, - сказал он.
Миккельсон-старший поглядел на Белую Чайку. Она стояла под дуплистой яблоней и обсыхала на солнце.