Бриг 'Три лилии'

Маттсон Уле

– О...облачность и грозу, - пробурчала Туа-Туа.

Она не сводила глаз с органного ящика, так что Миккейя даже холодный пот прошиб.

С верхней палубы донесся блеющий голос Якобина:

– Спорю на два риксдалера, что пройду по всем поручням и не пролью ни капли!

Миккель забылся и вдохнул тухлый запах.

– А-апчхи-и-и!
– громыхнуло за ящиком.

Рыжий рулевой выпустил сходни, ухватился за брезент и потянул. Миккель тянул к себе.

– Почтенная публика, вы видите

первейшего акробата щира!
– голосил Якобин.

В тот же миг "Фракке" коснулся бортом причала.

– Ка-а-раул! Он падает!..
– взвизгнула Туа-Туа, показывая дрожащей рукой на акробата.

Рулевой забыл о брезенте и метнулся к поручням - как раз вовремя, чтобы увидеть, как Якобин ухнул в воду головой вниз.

– Человек за бортом!
– заорал рулевой, схватил веревку и побежал на верхнюю палубу.

Мандюс Утот, только что выигравший два риксдалера, спокойно стоял у левого борта и грыз темный сухарь.

– Что - сумел?
– крикнул он голове Якобина, когда она вынырнула среди мутной пены за кормой.

– Котелок!..
– вопил Якобин, давясь водой и колотя руками и ногами.
– Котелок спасите!

– "Котелок, котелок"!
– передразнил его Мандюс.
– Что ли, твоя душа в котелке, пустая голова?!

Встречающие на пристани столпились у кормы "Короля Фракке" посмотреть, как вылавливают Якобина.

Раз, два - Миккель открыл в борту дверцу и прыгнул на берег. За ним последовала Туа-Туа. Одной рукой она придерживала подол, другой прижимала к груди узелок с "самым заветным имуществом".

– Чую, ой, чую, плохо все кончится!
– всхлипывала она.
– Бородавки смерть как чешутся...

– Ничего, авось у дубильщика Эббера найдется шкурка от сала, - ответил шепотом Миккель.
– А вот и сам он к пристани идет.

Глава двадцать пятая

СТЕКЛО НА ОЧКИ ДЛЯ ЛЮБОПЫТНЫХ

Миккель закрыл рукой рот Туа-Туа и присел вместе с ней за осмоленной лодкой. Прямо перед ним блестело на солнце кухонное окно в избушке паромщика.

Эббер остановился и беспокойно вытер вспотевший лоб.

Между листьями были видны серебряные пуговицы-дукаты на жилете.

– Спорим, что он ждет с пароходом стекольщика, - прошептал Миккель.

– Стекольщика?..
– оторопела Туа-Туа.

– После объясню. Ага, пошел дальше, приготовься.

– Куда же мы?
– спросила Туа-Туа.

– К Эбберу. Раз он здесь, значит, дома никого. Никто не смекнет искать нас в дубильне.

Миккель потащил упирающуюся Туа-Туа через груды высохших мидий и по сырым прибрежным луговинам к Эбберову кустарнику. Над искривленными деревцами торчала огненно-красная крыша циркового фургона.

– Так и знал. Видишь - покрасил фургон, починил колесо, а дверь пустым бочонком подпирал. Того и гляди,

снимутся, и в путь. Постой здесь, я загляну внутрь.

Туа-Туа испуганно поймала его за рукав:

– Ты с ума сошел, за это в тюрьму сажают.

– Не посадят, если сперва постучаться.
– Миккель стукнул несколько раз медным кольцом, приделанным под дверной ручкой.
– Я, может, давным-давно мечтаю разглядеть поближе слоновью голову, в которой Эббер деньги копит. Видишь - никого. Я мигом.

Дверь оказалась незапертой, и Миккель скользнул внутрь. Ставни были наполовину прикрыты, в фургоне царил полумрак. Миккель никак не мог забыть загадочные слова Якобина: "Стекло на очки для любопытных... Завтра в Грецию..." Что такое затеял Эббер?

А вот и слоновья голова на стене, над столиком Эббера.

Миккель даже вспотел от волнения. Что-то подсказывало ему, что в голове скрывается ответ на все вопросы.

Тонкий солнечный лучик падал из двери на злые глазки слона. Дырка в хоботе была заткнута пробкой.

Миккель взялся за жесткую, щетинистую кожу и дернул. Хобот подался - медленно, неохотно, дюйм за дюймом, точно внешнее колено подзорной трубы.

– Миккель!..
– В двери показалось бледное лицо Туа-Туа.
– Идут, Миккель!

Одним ударом он придал хоботу прежнее положение и кубарем выкатился наружу. Издали доносилась ломаная речь Эббера и заискивающий голос Якобина:

– А я виноват, что они правят, как слабоумные!.. Конечно, в котелке. Где же еще?..

"Король Фракке" отчалил от пристани.

– Живо в дубильню, пока не увидели!
– выдохнул Миккель.

Они пригнулись и нырнули в темное, душное помещение. Воняло кожами и прогорклым жиром. Неуклюжая лестница вела на крышусушильню, сделанную из остатков шатра Кноппенхафера. Рядом с лестницей стоял длинный шест с огромным железным крюком на конце.

Миккель заслонил спиной дрожащую Туа-Туа.

– Если сюда пойдут, лезь вверх!
– Он затаил дыхание и посчитал до десяти.
– Мимо, в фургон...

Эббер шагал впереди, сердито размахивая руками; мокрый насквозь Якобин семенил следом. На соломенножелтых волосах акробата красовался спасенный из воды котелок.

– Миккель, милый, уйдем лучше!
– шептала перепуганная Туа-Туа.

– Тш-ш-ш, они запирают ставни. Приготовься.

Но тут дверь фургона открылась, и выглянула гладко прилизанная черная голова Эббера.

– Я слышь, я слышь, ты замерзнул. Хочешь мой шерстяной панталон?

Миккель чуть не сбил Туа-Туа с ног:

– Живо наверх, сюда идут!

– Вдруг провалимся, Миккель?..

– Брезент на распорках, и мы за них удержимся. Скорей, сейчас войдут!

Черные чулки Туа-Туа замелькали по перекладинам.