Бриллиант для короля
Шрифт:
— Я ни на что не имею права, — рыдала Шарлотта. — Я опротивела бы ему, если бы он узнал, как со мной обошлись...
— Не будем преувеличивать. Он прекрасно знает, что вы замужем... Даже если наш милый Адемар в кружевных воланах не слывет искусным любовником, Альбан, скорее всего, понимает, что вы уже не невинная дева.
— Да, конечно, но между необходимостью стать женщиной, вступив в брак, и чудовищным унижением нет никакого сравнения! Я чувствую себя опозоренной, запачканной... Недостойной любви такого человека, как он.
— Вы говорите о телесной любви? Но есть
— Он не из тех мужчин, которые будут довольствоваться вздохами.
— Безусловно, но он способен понять, что ваше имя обязывает вас хранить верность брачным обетам... Какими бы ни были ваши отношения с мужем, вы давали клятву богу. А это ко многому обязывает, если вы родились в семье де Фонтенак.
— Вы могли бы сказать это моей матери, — с горечью отозвалась Шарлотта.
— Ей?! Она урожденная Шамуазо, ей этого не понять!
Негодование мадемуазель Леони вызвало у Шарлотты улыбку. Ее любимая Леони никогда не забывала о благородстве своего древнего и знатного рода, ведь что у нее оставалось, кроме гордости? Гордость служила ей опорой и, если хорошенько подумать, очень помогала в жизни. Леони умело справлялась с бедами, и Шарлотта решила рассказать ей обо всех своих терзаниях.
— Думаю, будет лучше, если я вам скажу все до конца.
— А есть что-то еще?
— Да! И не думаю, что менее важное. В Версале, во время «Большой гостиной», на которой мы были незадолго до свадьбы, господин де Лувуа пожелал со мной поговорить.
Глаза мадемуазель Леони широко открылись.
— О чем, господи боже мой?! Надеюсь, он просил прощения?
— Судите сами.
Разговор так прочно запечатлелся в памяти Шарлотты, что она не пропустила ни одной реплики, а подвижное лицо кузины отражало все ее эмоции. Негодующее «О-о-о!» последовало за последней фразой: «Я никогда не откажусь от вас!» Зато неожиданное вмешательство де Сен-Форжа погрузило ее в глубокое размышление.
— Какой странный молодой человек! — наконец сказала она. — Он старается избавить вас от злословия и при этом готов разорить, забрав не только ваши драгоценности, настоящие и воображаемые, но и все остальное. Вспомним также, что в парке Фонтенбло он спас вам жизнь. Если все это учесть, мне кажется, есть о чем подумать. Кто знает, может, мы ошибаемся, считая его послушной комнатной собачкой шевалье де Лоррена?
Мадемуазель Леони, без сомнения, оценила бы ту сцену, которую закатил пришедший в ярость граф де Сен-Форжа своему «большому другу» в отдаленном уголке парка в Сен-Клу. Новость о разорении особняка Фонтенаков не заставила его отправиться туда вместе с женой, но не на шутку вывела из себя.
— Разве я не говорил тебе, шевалье, что привязался к дому, где мне было хорошо и уютно? Как ты посмел из-за горсти драгоценных камней позволить разорить его от погреба и до чердака! Описание разграбленного дома ужасно! Я уж не говорю, сколько прекрасных вещей украла нанятая тобой банда! Уж не с твоего ли соизволения?!
Красавец
— Если бы ты сделал все, что должен был сделать, пока жил там, нам бы не пришлось навещать особняк. У тебя было полно времени, а у нас всего одна ночь.
— У нас? Ты хочешь сказать, что был там?
— Разумеется. Нельзя оставлять двенадцать разбойников в доме без присмотра. Я позаботился, желая сделать тебе приятное, чтобы не издевались над слугами. Их всего-навсего связали и заперли в кухне. А потом...
— Под девизом «Грабь без удержу!» бандиты, не найдя камней, растащили все самое ценное. Украли даже великолепную серебряную посуду с гербами, которая так мне нравилась. Там было еще и...
— Оставь! Насчет того, что бандиты украли, я знаю гораздо меньше тебя. Но советую хорошенько запомнить, что, нанимая подобных людишек, нужно с ними расплачиваться. Думаю, ты не хотел, чтобы я платил им из своего кошелька? И потом, все должно быть натурально, чтобы де ла Рейни и его приспешники увязли в парижской грязи, а не шарили среди придворных герцога Орлеанского. И еще: оцени мою гениальную выдумку.
— Какую еще выдумку?
— Я все устроил так, чтобы грабеж отнесли на счет той же самой банды, которая прикончила твою тещу и ее мерзавчика. Было, как у них, двенадцать человек, в таких же черных плащах и масках, а я, как их главарь, был со шпагой и тростью с серебряным набалдашником и, опираясь на нее, убедительно хромал. Уверяю тебя, я выглядел потрясающе, — заявил шевалье с удовлетворением актера, удачно справившегося с ролью.
— Не сомневаюсь, но откуда ты добыл столько сведений об этой банде?
— От тебя, мой милый. Тебя так волновала кончина твоей тещи, ты задавал столько вопросов и так пугался и трепетал!.. Остальные я получил от твоего слуги. Знаешь, когда ведешь разговоры на кухне...
— От Анатоля? Но он простодушней новорожденного теленка!
— Напрасно ты так думаешь. Он совсем не так прост, как кажется. Но ты можешь не беспокоиться, он предан тебе всей душой и желает только добра.
— Добра? Я бы очень хотел узнать, что в вашем представлении «добро»! Сейчас, как я понимаю, у меня нет не только чудесных камней, но и вообще ничего. Стены, крыша и груда обломков — вот все, что осталось
— Не преувеличивай, мебель они не ломали. Во всяком случае, не всю.
— Но большую часть, не так ли? Де Лоррен насмешливо улыбнулся.
— Ломали только то, что не могли открыть. Успокойся. Тоже мне, драма! Опытный краснодеревщик все починит в пять минут. Правда, в спальне, где тебя устроили, стоял чудесный флорентийский шкафчик из черепахи и слоновой кости. Я не мог устоять!..
— Но он и мне страшно нравился! — возопил де Сен-Форжа.
— Я поставил его у себя в спальне, и ты можешь любоваться им, сколько захочешь, — великодушно разрешил шевалье, утешая друга. — Думаю, ты не против, что я получил небольшое вознаграждение за такую тяжелую работу?