Бриллиантовая пыль
Шрифт:
«Ох, ох, – горестно вздыхал про себя дед, пробираясь к своему месту в салоне, – окаянный этот камень… Опять, проклятый, начал свою черную работу… Он, этот желтый алмаз, виноват в том, что случилось. И зачем я только отдал Нине его половинку! А вторую Зойке сунул, старый идиот… Давно уж мне надо было понять его сущность, его злую силу! Выкинуть его, уничтожить, расплавить… И что я себе раньше думал? Все сомневался, не верил в эти бредни, да и денег он стоит не просто больших, а очень больших… А ведь уже какая по счету баба в семье пропадает из-за него! Только бы успеть алмаз у Зойки отнять, пока и она не сгинула…»
В
– Все закрыто тучами! А я-то думал, увижу наконец сверху наш карьер. У нас в классе почти все мальчишки уже его видели, а я нет.
– И в этом вся твоя проблема? Не расстраивайся, сынок. Ничего красивого в этом таки нет, – отозвался Алексей Яковлевич. – Такая уродливая огромная яма!
– Вот именно! – воскликнул мальчик. – Говорят, сверху кратер похож на место посадки инопланетного корабля! Как бы я хотел на это посмотреть!
– Э-э, на обратном пути повезет, еще увидишь. А ты никак один летишь? Или где рядом родители сидят? Может, мне с ними поменяться местами? Будете вместе.
– Нет, один. Они меня только проводили, а в Москве будет бабушка встречать. А потом я поеду на поезде в Анапу. У меня путевка санаторная.
– Значит, подлечиться надумал?
Мальчик опустил глаза:
– Да, чего-то там у меня с легкими, говорят.
– Анапа – это дело… Я вот последний раз у себя в Одессе лет двадцать назад был. Когда она еще наша, советская, была. А теперь уж, может, и не попаду никогда – помирать скоро.
– Что вы, дедушка! Вы вот подлечитесь, как я, в санатории и еще поживете. А вы куда сейчас направляетесь? – с детской непосредственностью расспрашивал мальчик.
– В Москву, милый.
– А зачем?
– Да Нинка у меня там померла, племяшка моя.
– А… – глубокомысленно протянул мальчик. – Хоронить будете?
– Хоронить, – вздохнул дед Леша.
– А от чего умерла? Болела?
– Вот приеду, узнаю, – с какой-то угрозой в голосе отвечал старик.
– А почему вы один?
– Понимаешь, так сложилось. Думал с сыном ехать, да он как назло утопал в тайгу зайца бить – уже три дня как нету. А охота, сам небось знаешь, дело такое – уйдешь на неделю, а то и больше.
– А она молодая была, ваша племяшка?
– Еще какая. Таки в самом соку! Знаешь поговорку: сорок пять – баба ягодка опять? Вот и у ней самая жизнь, можно сказать, только начиналась… Еще и до ягодки-то не дотянула.
Мальчик опять опустил глаза и тихо сказал:
– А мне вот девять всего, а врачи говорят, что я могу умереть через год-два. Какая-то там гадость пожирает мои легкие. А ваша племянница уже всю жизнь прожила. Мне бы столько! Я ничего еще в жизни не видел – вот и карьер наш сверху посмотреть не удалось. Ну теперь хоть в море покупаюсь…
Старик внимательно посмотрел на мальчика, на его чуть бледное лицо,
– Идиоты… – прошептал он еле слышно куда-то себе в бороду.
Но мальчик услышал.
– Нет, не идиоты. Говорят – так лучше, когда больной все про себя знает. Он может много успеть сделать. А так… не знает человек, когда придет его час, и живет не спеша. Я вот – тороплюсь. Книжек знаете уже сколько прочитал? И не сосчитать. А вот из-за того, что часто в больнице лежу, не могу научиться драться, плавать тоже еще не умею, да и где у нас поплаваешь? Бассейн – это же не море! И на него у родителей денег нету… В больнице докторам знаете сколько сейчас надо платить? И лекарства, которые мне выписывают, дорогие. Вот и путевку эту еле достали. Все ждали, когда какая-то там комиссия выделит за полцены. Ой, да что это я вам объясняю, сами знаете, какая сейчас жизнь. Ну ничего, вот я за этот месяц обязательно выучусь плавать, а может, еще и живых дельфинов увижу. А вы не знаете, сейчас в Черном море купаться уже можно?
Внутри Алексея Яковлевича что-то совсем расклеилось, расшаталось, захлюпало. Каждое слово мальчика будто вонзало в сердце по тончайшей игле. Он молчал, не в силах продолжать разговор – его охватили настолько противоречивые чувства, что определить их он и сам не смог бы. Жалость, неловкость, стыд за свою собственную долгую жизнь, тоска, досада на дураков-врачей, на нелепые случайности, угрызения совести, какая-то мука и давние воспоминания теснились в его груди, будто бы решили разом взять реванш за длительное спокойное существование, за стариковскую скуку и усталость. «Сентиментальный стал, значит – совсем старый», – констатировал он и с шумом втянул в себя воздух, натужно закашлялся, чтобы скрыть наворачивающиеся слезы, и достал из кармана сердечные таблетки.
– Что, сердце прихватило? – забеспокоился мальчик. – Это из-за племянницы вашей? Или из-за меня? – вдруг догадался он. – Стюардесса! Дайте воды! Тут дедушке плохо! – закричал он на весь салон.
К ним стали оборачиваться пассажиры, появилась девушка в форме. Подошла, посмотрела на Алексея Яковлевича.
– Ничего, ничего… – виновато улыбаясь, сказал ей дед. – Сейчас все пройдет. Забрало чуток, ерунда. У меня вот лекарство…
– Да дайте же ему воды! – требовал мальчик.
Бортпроводница поспешила в служебное помещение, принесла бутылку минералки и стакан. Налила и предложила Алексею Яковлевичу. Тот жадно выпил, опять улыбнулся, сказал, что уже «отпускает», и поблагодарил девушку.
– Легче стало? – с надеждой поинтересовался мальчик.
– Ну так! – бодро крякнул дед.
– Вы меня извините, я со своими расспросами, рассказами лезу…
– Ай, перестань! Ты таки молодец! Я за тебя горжусь – книжки читаешь, плавать научишься, сейчас уже там, на море, тепло. И дельфинов обязательно увидишь. Говорят, они приносят счастье. А дуракам-врачам не верь! Тоже мне, теорию вывели… Вот на море побудешь – всю хворь с тебя оно снимет. Море, оно не таких поднимало… В одном ты прав. Надо спешить жить. Но не торопясь. Понимать надо, что делаешь. Думать над каждым шагом. Но с молодости это почему-то не дано. Я вот поторопился однажды и потом горько жалел – такие, брат, тяжелые последствия произошли от моего поступка.