Бриллиантовая пыль
Шрифт:
– Что ты пялишься на нее? Мало у нас по поселку гилков бегает?
Гиляками звали детей, рожденных от смешанных браков – русских с якутами или другими местными жителями. Русские дети считали их «вторым» сортом, дразнили, задирали и всячески издевались.
– А и пусть еще одна гилячка появится! Таки красивая была бы от нее дочка, а?
– И что ты себе думаешь? – стервенея, накинулся на брата Алексей. – А жена, Варька твоя, как же?
Левка злобно сверкнул глазами и жестко, с вызовом сказал:
– А твоя?
У Алексея все похолодело внутри. Кровь отхлынула от лица, побледневшего от гнева, глаза застила пелена дремавшей
Подле костра сидели молча, кидая ожесточенные взгляды… Якутка что-то щебетала, пытаясь разрядить обстановку. Братья почти не обращали на нее внимания, борясь со своими внутренними демонами.
И тогда девушка извлекла из бездонного кармана туники камень… Опытный глаз геологов мгновенно оценил величину и необыкновенность этого необработанного алмаза. Он был окрашен в редкостный ярко-желтый цвет – специалисты-ювелиры отнесли бы его к разряду так называемых фантазийных камней. Если бы цвет был менее насыщенным, то это был бы типичный алмаз «нечистой воды», каких встречается большинство. Но даже и тогда он представлял бы необыкновенную ценность за счет своего размера: весом примерно в 180–200 карат, по виду напоминавший пережженный в столовой ложке сахар, после огранки он мог бы соперничать с историческим камнем под названием «Тиффани», найденным в Южной Африке. Оба брата прекрасно помнили со студенческих лет яркую, впечатляющую фотографию этого бриллианта в натуральную величину: правильной, почти квадратной формы камень, такого же необычного цвета, что и протягивала им на своей ладони якутка. Название «Тиффани» одновременно слетело с их губ, и оба, затаив дыхание, позабыв о раздиравших их чувствах, склонились над алмазом. Камень был превосходным! Только один изъян – явная трещина, линия спайности, идущая практически посередине и означавшая, что в нем живут два сросшихся кристалла.
Увидев, что братья позабыли свой раздор, якутка заулыбалась. Она сделала едва уловимое движение пальцами – и камень распался по этой трещине на две части.
– А-а-х! – вырвался невольный вздох у геологов.
Лишь спустя мгновение они поняли, что камень изначально достался якутке в двух половинках-осколках, а для пущего эффекта она их сложила, притерла друг к другу, а вовсе не расколола силой волшебства неодолимой твердости кристалл. Даже и в двух половинках он вызывал невольное восхищение – линия раскола показала его сияющий глубокой чистотой срез.
– Его же в Алмазный фонд надо! В Оружейную палату, – пробормотал потрясенный Лев. – После огранки каждый из осколков потеряет, конечно, половину своего веса, а то и больше, но и тогда они останутся невообразимой дороговизны… А каков цвет! О, Одесса-мама!
Якутка, светясь от радости, протянула каждому из них по алмазу, вложила в ладони, загнув поочередно мужские пальцы, смыкая их над камнями.
Алексей не верил происходящему:
– Ты это нам отдаешь?! Да где ты это взяла?
Якутка вдруг потянула его
– Наатаа ётёгё, – настойчиво твердила она и указывала за полог яранги.
– Что она говорит? – спросил он Левку. – Ты понимаешь?
– Заброшенное место. Зовет в какое-то заброшенное место. Пошли посмотрим.
Они быстро накинули как ни попадя одежду и потянулись за женщиной. Якутка шла впереди, мужчины ступали вслед за ней по снегу, покрытому легкой коркой, успевшей образоваться на белом полотне за вчерашний солнечный день. Под ее легкими пимами наст едва прогибался, в то время как огромные геологи проваливались в него чуть ли не по колено. Пройдя около двух километров вдоль края сопки, они увидели несколько беспорядочно разбросанных среди деревьев валунов, за которыми открывалось небольшое озерко.
– Ойун кюёлэ! – вскрикнула якутка и побежала вперед, к валунам.
– Шаманское озеро! – не дожидаясь просьбы брата, перевел Лев.
Якутка опустилась на колени неподалеку от заснеженного берега и начала руками разгребать снег, потом своим кривым ножом стала вскапывать землю под ним. Подоспели мужчины. Их глазам предстало необычайное зрелище, о котором может только мечтать каждый геолог: в рыжей каменистой почве под ее ножом тускло поблескивали камни в застывшей века назад породе. Это были сплошные наружные выходы алмазоносного кимберлита.
– Слушай, она ж прям-таки как Хозяйка Медной горы! – проговорил начитанный Лев. – Ну, Бажов еще в своих сказах про нее писал. Мол, в глубинах уральских гор живет красавица, у которой каменные палаты, все из самоцветов. Рубины, изумруды, гранаты, аквамарины… – все у нее. Деревья там каменные, в траве малахитовые колокольчики, и опыляют их пчелки золотые… А отдельным счастливчикам помогает Хозяйка находить эти самые россыпи самоцветные! Вот и наша якутка такая же – Хозяйка алмазных копей! Эх, жаль, карту мы потеряли! Надо бы место пометить. Ну, авось найдем по памяти! – И он обернулся к девушке: – Ты ж хоть понимаешь, что ты для нас сделала? Что такое ты нам показала?!
Якутка напомнила ему, как он вчера изображал перед ней поиски алмазов, лопоча что-то на своем древнем наречии. Отковырнула мелкий камешек, подставила его под лучи солнца и поцокала своим розовым дразнящим язычком. Потом отдала и этот камешек Левке.
Лев захохотал, отшвырнул мелкий алмаз и впился своими разбитыми губами в ее рот. И было в этом поцелуе столько жара…
На Алексея словно упала пелена… Из самых глубин его существа поднималось нечто неконтролируемое. В ноздри ударил резкий запах земляники, в висках застучали размеренные глухие удары. Глаза превратились в узкие щели, из которых брызнула мутная ярость. Его рассудок будто бы померк. Не соображая, что делает, ослепленный неистовым порывом бешенства, он выхватил нож из тонкой руки девушки. Жалобно звякнули медные браслеты. С чудовищной силой он вонзил кривое широкое лезвие в спину брата по самую рукоять.
– Х-х-а-а! – раздалось его дикое, свирепое рычание. – Х-х-а-а! Х-х-а-а! – В исступлении, в своем буйном умопомешательстве, упиваясь стальной мощью древнего оружия, он снова и снова бил, колол, терзал эту ненавистную плоть, эту геркулесову спину, этого чужого самца, сопровождая каждый удар нечеловеческим вскриком…
И каждая новая рана, которую наносил он в легкие, сердце, почки брата, отдавалась в нем самом яркой вспышкой боли и одновременно захлестывала первобытным восторгом победителя.