Бриллиантовая пыль
Шрифт:
…Избавиться от этой боли он пытался много лет. Она отступала, угасала, забывалась. Но никогда не уходила навсегда. Бывало, что она посещала его всего один раз в год, в последний день сентября – день смерти Левки…
Алексей Яковлевич разжал побелевший кулак, потянулся к внутреннему карману своего потертого пиджака, достал оттуда пузырек с сердечными таблетками. Кинул сразу две на язык. Оглянулся в поисках стюардессы и обнаружил, что в карманчике кресла она оставила ему бутылку с минералкой. Запил таблетки, посмотрел на старые часы – подарок от начальства геологоразведочного треста на юбилей. Еще два часа лету… Два часа неизбывной муки воспоминаний…
Он сидел на снегу рядом с трупом, по-турецки поджав под себя ноги и аутично раскачиваясь взад-вперед.
Сколько прошло времени? Он не мог оценить. Рассудок вернулся ровно тогда, когда скрытые процессы в подсознании зачистили все следы безумия, постепенно возвращая его к самому себе, бережно выводя из состояния катарсиса. Однако в памяти оставался каждый миг. И подсознание искало причину. Надо было назначить виноватого, чтобы сбросить груз ответственности, чтобы здравый смысл не остался навсегда в темных, первозданных глубинах бытия.
– Удаганка! – наконец прошептал его хриплый голос. Причина была найдена.
Прояснившимися глазами он посмотрел вокруг себя.
– Удаганка! Удаганка! Околдовала, мать ее так! Ума лишила! Что я натворил, что натворил?!
Никакого больше запаха земляники, никакого гортанного голоса. Да и куда же она исчезла, шаманиха эта, чертова девка? Трезвым, оценивающим взглядом он заново увидел все вокруг: разрытый участок с поблескивающими кусками породы, путаные, быстрые, убегающие следы пимов, Левку, уткнувшегося лицом в сугроб. Его куртка как решето была усеяна взрезанными дырами с почернелыми краями запекшейся на морозе крови. Несколько рубиновых капелек брызнули на белый наст, да так и застыли там, как разбросанные драгоценные камни.
Алексей вскочил, схватил себя за черные вихры – в отчаянии, в безысходности. Простоял так несколько минут. «Нинка ж у него, дочка маленькая осталась, а что теперь с Варькой-то будет?! Эх ты, Одесса-мама!» Он упал на колени рядом с братом, перевернул давно уже остывшее тело и бережно очистил от нетающего снега его лицо. В глазах Левки навсегда застыли радость и удивление. Алексей вдруг понял, что брат умер от первого же удара ножом в замирающее от поцелуя сердце, удивившись внезапной боли под лопаткой, пришедшей в момент нежданного открытия алмазных россыпей.
«Это хорошо, – рассудительно, как-то по-старчески подумал он. – Он таки не понял, что умер от руки своего одурманенного брата». Он назвал себя «одурманенным братом», словно бы отстраняясь от той личности, что совершила это преступление. «Прости, Левка, прости! Не я это был… Мрок удаганский… Прощай…» И извечным, миллиарды раз повторенным до него жестом он прикрыл брату глаза.
Затем проверил содержимое карманов его куртки. Достал кусок бечевы с крюками, складной маленький нож, походный блокнот, спички – все переложил к себе. В Левкиной руке был зажат осколок алмаза, подаренного якуткой. Алексей осторожно разогнул мертвые пальцы, вынул драгоценный камень и, вздохнув, положил его в свой внутренний карман, туда, где лежала уже его вторая половинка. Подобрал валяющийся на снегу нож с инкрустированной диковинной рукояткой, которым совершил он страшное братоубийство, и взрыл им еще немного земли, несущей алмазы, отковыривая крупные куски породы. Образцы положил в специальный мешочек, крепившийся к ремню на бедре, который сшила ему для удобства жена. Нож, очистившийся от запекшейся на нем крови, сам не зная зачем, Алексей сунул туда же. Затем достал свой полевой дневник и окостенелыми пальцами, слюнявя химический карандаш, сделал в нем нужные записи и зарисовки местности. Когда геологи будут камералить – обрабатывать результаты экспедиции, он попробует наложить эти зарисовки на карту, может, получится вычислить координаты этого «шаманского озера». Тогда весной на открытое ими месторождение придут люди. Начнут основывать поселок, а может быть, и город. А он, Алексей Журавлев, попросит, чтобы дали ему имя брата.
Но что же делать с телом? Закопать его он не смог бы при всем своем желании – в этих широтах сплошь идет вечная мерзлота. Бросить так? Немыслимо… И чтобы хоть как-то защитить тело брата от диких зверей, он оттащил его к низким соснам, нарезал веток и прикрыл ими труп.
«Сколько геологов без вести пропали… Потерялись в тайге, сгинули в болотах, замерзли насмерть в заснеженных лесах. Вот и новая жертва
Еще издалека он увидел, что якутка снялась со стоянки. Почему-то он так и предполагал. На месте яранги чернело только кострище, припорошенное поземкой, да рядом лежали их с Левкой рюкзаки. В сторону леса уходили следы легких саночек и оленьих копыт… Якутка забрала весь шоколад, а взамен прямо на снегу бросила юколы. Было еще совсем светло, но опять начиналась мокрая метель; он переложил куски породы в рюкзак, перепрятал желтые камни в потайной карман и решил тронуться в обратный путь, правда, без особой надежды дойти…
Каждое событие тех дней Алексей Яковлевич проживал потом сотни раз заново. Только обратный его поход начисто выпал из памяти. Вместе с первым шагом от жуткого того места его словно охватило забытье. Сколько дней, куда и как он шел, как подобрали его эвенки, перегонявшие оленей, как привезли на стоянку геологической партии – все забылось в лихорадочном бреду. Ничего он не помнил, только лишь смутные, обрывчатые картины.
…То месторождение так больше и не нашли. Перечитывали его сбивчивые записи в блокноте, разглядывали куски породы, взвешивали в ладонях извлеченные из нее алмазы, обсуждали, толковали, вычисляли, несколько лет подряд организовывали поиски загадочного шаманского озера, лежащего за двумя сопками, в заброшенном месте… Как будто сгинуло все, пропало, растворилось в непроходимых мерзлых далях. Так же, как и его брат – вышел ночью из палатки, когда Алексей спал, и не вернулся. Звери задрали, или заблудился в пурге, или его одолело внезапное безумие, какое случается с людьми в подобных экстремальных условиях… Редко, но бывает, известны случаи…
С тех пор он научился различать якутские лица, которые раньше казались ему все одинаковыми, и часто вглядывался в молодых якутских девок. Но той, которой он мечтал вернуть нож с широким кривым лезвием и инкрустированной ручкой, никогда не встречал. И только спустя многие годы, в одном из походов, он выкинул нож в Вилюй. В местные народные предания, в шаманство и колдовство он по-прежнему верил слабо, считая, что причиной разыгравшейся тогда трагедии была одурманивающая наркотическая трава, заваренная на смоле, которой потчевала их якутка, да временное обоюдное умопомешательство. Не слушал и болтовни алмазодобытчиков, передающих из уст в уста сказки о приносящих беду драгоценных камнях, на которые пала кровь. Между тем тот невероятной ценности желтый алмаз, состоящий из двух половинок, оставленный Алексеем себе на «черный день», медленно, но неотвратимо нес в семью несчастья, делая «черными» многие дни жизни. Беды касались в основном женской линии Журавлевых…
В тот же год, под новогодние праздники, бросила дочку и сбежала из поселка Варя, Левкина вдова. Конторские бабы видели, как садилась она в вертолет, на котором отправлялись домой два сибирских инженера, командированные на горно-обогатительный комбинат налаживать новые драги. Нина осталась сиротой. Алексей с женой растили ее, конечно, как свою, вместе с собственным сыном, Семеном. Он и племянницей-то ее никогда не называл, только дочкой. А через несколько лет трагически ушла из жизни жена самого Алексея Яковлевича, Анна – сгорела заживо в деревянной бане. Потом, рожая Зойку, умерла от потери крови Галина, первая супруга его сына. С новыми женами Семену все не везло. Якутка Имъял, с которой тот расписался на четвертый день после знакомства, напоминала Алексею Яковлевичу ту самую удаганку. Такая же была чудня, и глаза сумеречные, шаманские. Канула она где-то в тайге, вроде как без вести пропала, а может, просто бросила Семена, ушла к своим. Потом сын сошелся с Любашей, столовской поварихой. За Зойкой-то она следила, да вот сына позорила на весь поселок: гуляла напропалую. Семен в конце концов не выдержал, сам ее выгнал. А теперь вот взял он молодуху – Маринку, которая нежданно-негаданно родила ему мальчонку. Но и у этой что-то в башке было неладное. Недавно Маринку вынули из петли в собственном сарае. Что уж у нее там перемкнуло, с чего она решилась на такое? Хорошо еще Семену случайно понадобилось зачем-то в сарай, он успел ее откачать, не то был бы еще один труп в семье. Маринка теперь на излечении в психбольнице, вернется ли к нормальной жизни – неизвестно.