Брилонская вишня
Шрифт:
Идем с ним по сухим камням, которые хрустят и шаркают под ногами. Травой мокрой пахнет да листвой с леса прет. Мой дом – последний на улице, а дальше лишь ручей, холм и плотный лес. Сергей сообщает, что все избы уже обошел, и теперь ему остается только искать кошку в лесу.
– Где ж ты ее в лесу найдешь? – я всплескиваю руками. – Одну маленькую кошку – да в огромном лесу?
Сергей вдруг останавливается. Так резко, что я чуть-чуть в него не врезаюсь. Оборачивается и тихо так, не поднимая глаз, бормочет:
– Да… Как бы тебе сказать… Не сбегала у меня никакая кошка.
Я сначала думаю, что он шутит. Потом
– Ты что, поднял меня в такую рань, чтобы просто найти предлог вывести на прогулку? – едва слышно шепчу я.
Сердце замирает. Я вздыхаю – и понимаю, что не могу выдохнуть. Ничего не могу поделать и с губами, которые растягиваются в улыбке, поэтому дрожащими ладонями прикрываю рот.
Сколько раз в школе я смотрела на его светлые кудри и боролась с желанием подлететь к нему и запустить руку в мягкие вьющиеся волосы? Сколько раз я, проходя мимо его избы, мельком заглядывала в окна, надеясь увидеть Сережу? Сколько раз мы с Машей думали, как завоевать его внимание? Сколько раз я чувствовала дрожь в животе, когда встречалась с его серыми глазами и нежной полуулыбкой?
И, оказывается, я тоже ему симпатична?!
– Ну, да. Рано, – он вздыхает, обнимает себя и идет дальше. Только вот куда – мне уже непонятно, поэтому я просто поспеваю за ним. – Я думал, ты с Павлом лошадей уйдешь забирать, а потом тебе некогда будет, ты ж все в своем огороде торчишь. Я каждую субботу тебя в клубе ищу, а найти не могу. Да, надо было догадаться… Ты ж не такая, как все. Все девчонки вон, компаниями, шушукаются все, а у тебя одна Машка. Другие на речку бегают, а ты дома сидишь, с лошадьми возишься.
– А что такого? Я люблю лошадей.
– Так я ж не в укор. Девочки все друг перед другом прическами хвалятся, а ты бумажки складываешь. Заговорить с тобой хочу, а ты нелюдимая, развернешься – и скорее в телегу. Да и видимся мы с тобой только в Пскове, ну, в школе, ясное дело. И здесь, в деревне. Я к ручью, а ты в огороде… И не заговоришь же с тобой, людей шугаешься, как заяц.
А я разве шугаюсь? Я не шугаюсь. Чего он там себе понавыдумывал? Заговорить стеснялся, вот и выдумал всякую ерунду.
– Так куда мы с тобой пойдем? – я пытаюсь его догнать, а у него шаги гигантские. Видать, привык один ходить…
– Можно на речку. Там сейчас как раз еще никого нет.
– Так вода холодная.
– Ну, или в лес.
– Клещей собирать?
– А вы с Машкой вообще хоть куда-нибудь ходите?
– С Машкой? Много где ходим. На поле ходим, коней смотреть… О! А давай братку догоним и с ним за конями пойдем? Я тебе своих покажу! У нас целых трое!
Как-то странно.
В школе я глядела на Сергея, как на солнце, которое невозможно достать. Разговаривала с ним только в мечтах, а дотрагиваться даже и в них не смела. Но сейчас мы просто бежим с ним за браткой, шутим, смеемся. Я беру его за руку – почему-то холодную, наверное, от волнения. Беру – и не ощущаю той дрожи и замирания в груди. А он ведь другой, совсем другой, не как недосягаемая крепость и предмет любований, а как обычный веселый парень.
Братку догоняем уже у самого поля. Я облокачиваюсь на березовую изгородь и затаив дыхание наблюдаю за конным стадом.
– Вот этот, – взволнованно шепчу я, указывая на коня, – коричневый, это наш. Донской. Любок его зовут, он меня в школу-то и
Сережа взбирается на изгородь и усаживается на верхнюю жердь.
Я продолжаю:
– А тот, в самом конце, который о забор шею чешет – это калмыцкий. Мы его в отдельном загоне держим. Помнишь деду Гришу, ну, который около магазина жил? Это он нам калмыцкого отдал, еще жеребенком. В прошлом году деда Гриша помер, а конь нам исправно служит. Папка на них зарабатывает даже. Ну, кому вспахать, кому окучить… Лошади – это ж самые полезные из животных, ну куда в деревне без них? Это в городе все на машинах, все покупают… Ну и придумали эти машины. Зачем они? Всю жизнь на конях ездили, а сейчас машины какие-то! Не знаю, мне бы страшно было. Сидишь в железке замурованный, а железка эта сама еще и катится куда-то. И как люди вообще не боятся?
Мы долго коней смотрим. Уж братка ушел, а мы все стоим. Потом на речку бежим. Вода уже нагрелась, я по колени захожу, а Сергей смеется и брызгает. Ноги мои в иле тонут, поднимаю пятку, а на пятке – зеленый сгусток. Сережа в это время мои туфли спер – и давай убегать, а я за ним. Догоняю, отвешиваю ему подзатыльник, а он мне в извинение ромашки рвет. И так хорошо на душе, так легко, что хочется взобраться на крышу самого высокого дома и завизжать от счастья на весь мир.
Я уж и не заметила, как комары появились, а женщины коров назад стали гнать. Идем с ним – уставшие, но довольные. Волосы мои разлохматились, и торчат в них какие-то сучья с ветками, а сарафан в траве замарала. Уж не знаю, отстирается он теперь или нет. Мамка скажет, мол, опять уханькала, сил у меня уже нет тебе новые платья шить.
Ну и ладно! Поворчит да перестанет, а с Сережкой, кажется, мы еще долго будем вместе…
Тут вдруг со стороны громкоговорителя на столбе раздается хрип и шипение.
– Неужели сказать что-то хотят? – хмурится Сергей.
– Да ладно, на нем уже лет сто ничего не передавали. Не могло же случиться что-то настолько важное, чтобы…
Договорить не успеваю. Меня перебивает мужской голос из громкоговорителя:
– Внимание, говорит председатель сельсовета! Только что мне передали важнейшее правительственное сообщение! Сегодня, в четыре часа утра, без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Просьба всем сохранять спокойствие. Как сказал товарищ Молотов: наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!
Я стою и пытаюсь понять, что же имел в виду этот председатель сельсовета.
Бабы остановились, слушают. Потом хмурятся и перешептываются, вслух говорить почему-то боятся. И так озабочены, что их коровы разбредаются кто куда, а они и не видят.
– И что теперь? – спрашивает Сергей, почесывая кудри.
А я разве знаю? Хоть кто-нибудь сейчас знает, что теперь?
– Немцы напали, – говорю я, чтобы хоть что-то сказать.
– А чего им надо?
– Ну… значит, чего-то надо. Откуда мне знать?