Брилонская вишня
Шрифт:
– Вера, на. Я слово написал. На немецком!
Беру газету и пытаюсь разглядеть бледный текст. «Wera dura».
Закрываю глаза.
– Никит, – говорю, – чего придуриваешься?
– А чего?
– А того! Иди вон, мамке лучше помоги. Она шаньги печет. Лепить помогать будешь.
– А ты?
– А я в огород. У меня петрушка не полотая. Да вечером коней на поле отведу. Сережке скажу, пусть пасет…
Сережка теперь меня шугается. Я и причины не знаю. Вроде в тот день так хорошо время вместе провели, а сейчас как меня завидит – сразу круто с дороги сворачивает.
– Стой,
– Ты чего, конфеты по всей избе напрятал?
– А чего? Нельзя?
– Мамка увидит – по заднице тебе надает.
– Да за что? Я ж люблю конфеты! И просто их берегу. Папке получку дадут, так он мне всегда конфет купит. Иногда в обертках даже! Я их особенно храню. И фантики тоже. В книжке.
Я качаю головой. Поднимаюсь, выхожу на кухню.
Мамка сидит за столом и какие-то свертки распаковывает.
Я подпрыгиваю.
– Это чего такое? Это от папки? Папка с фронта прислал?
Мамка вздыхает.
– Нет. Это, наверное, тетя Галя из Крыма фруктов сушеных прислала, на компот. И денег.
– А денег кому?
– Ну я ж откудава знаю? Вот письмо, зачитай, если хочешь.
Я беру сложенную бумагу. Вот же тетя Галя! Ну зачем письмо? Видать, по привычке, папка же обычно такие письма зачитывает. Или забыла просто. Мамка-то у нас безграмотная, в школе не училась, в няньках все детство проработала. Папка ее расписываться научил: "Сова". Это она только первые и последние буквы от фамилии Сотникова выучила. А раньше все крестик ставила. И почему ее зовут Нинель, к слову, не знала ни она, ни ее родители. Баба Катя сама признается, мол, у кого-то слышали и подхватили. Красивым показалось. А папка секрет разгадал и все время смеялся.
– Ты, – говорит, – буквы бы задом наперед прочитала, так и поняла бы, что означает твое "Нинель".
Но мамка читать не умела, и я ей сама потом рассказала, в честь кого ее, сами того не подозревая, назвали.
Я раскрываю конверт, откашливаюсь и зачитываю:
– Дорогая моя Нилечка! Пишу тебе… так, ну, тут неинтересно… Хочу напомнить, что те фрукты, которые я прислала, это тебе на три месяца. Высадили мы их в мае, а крупными такими они у нас вышли, потому что… так, опять пошла вода. Пошла вода, пошла вода, пошла вода… А, вот! Денег у нас пока вдоволь, Дмитрий зарабатывает, хочу и вам оказать помощь. Половину возьми для Никитки, а половину отдай Верочке. Девочка подрастает, ей они больше нужны, чем нам, старухам.
Мамка хмурится. Забирает у меня бумагу и вглядывается в тест.
– Не обманываешь? – подозрительно спрашивает мамка.
Я вздыхаю от обиды и кричу:
– Ну здравствуйте, ты за кого меня держишь?! Так и написано, честно. Даже к Машке могу сходить, она тебе тоже самое прочитает.
– Чего, уже и Машку науськала? На эти деньги туфли тебе купим в Пскове. А то у тебя они все драные. Вот и болеешь постоянно. Как не начнется весна – так сопли до колен. Где ж тут не застудишься,
Я хмурюсь. Это как? Это какие еще туфли? Да не нужны мне эти туфли! Мне и в своих хорошо, а что драные – так это заклеить можно! Пацаны разве на туфли смотрят? Да они вообще на ноги не смотрят! А вот было б у меня платье… Я как раз видела в Пскове, красивое! Ни у кого такого нет! Голубое такое, с пионами. Я думала, нигде с пионами не увижу, они ведь редкие, но такие красивые, самые любимые мои цветы! Хоть бы его не купили… Да не купят, наверное, оно ж дорогое, а мне как раз деньги прислали!
– Да зачем мне туфли, – восторженно вздыхаю я. – У меня и так есть, их только залатать – и все. А вот в Пскове я такое платье видела…
– Ты дурочку-то не включай! Какое платье? Платье я тебе сама отошью, а обувь, извиняйте, не делаю! Если б делала, то, наверное, и получала бы больше, чем в телятницах.
– Да ты такое не отошьешь! Оно особенное. С пионами.
– Куда тебе с пионами по деревне ходить? Так только псковские гулены наряжаются. Вырядятся – и пошли на мужиков вешаться. Вот кто так только ходит! А тебе нормальная одежда нужна.
Да чего она вообще командует?! Ясно же сказали – половина моя! Пусть сама себе туфли покупает, раз ей так невмоготу. А мне платье нужно! Я столько им любовалась, подсчитывала, где бы деньги заработать…
– Видела я, в каких гулены ходят! – я скрещиваю на груди руки. – А это… Отличное платье!
– Зачем тебе оно тогда?
– Да потому что я хожу, как все! А я так не хочу! Я хочу что-то особенное…
– Ага, гуленинское. Еще губы намалюй, бусы на шею повесь и иди в кабак, там-то мужики на таких и ведутся.
Я закатываю глаза. Прислоняюсь к стене. Массирую виски.
– Так и скажи, что просто платье мне покупать не хочешь, – выдавливаю я, сцепив губы. – Из одного куска ткани все шьешь, и хожу я вечно в одинаковых. Как серая мышь в школе. Ну и что станется мне с этих башмаков?! Деньги-то мои, мне тетя Галя их прислала, так почему же ты решаешь, как ими распоряжаться?
Мамка вдруг стучит кулаком по столу и кричит:
– Да потому что мозгов у тебя еще нет! Кобыла стоеросовая – а мозгов все нету! Дура из дур! Никакой благодарности! Я тут как белка в колесе кручуся, платья ей из последних сил шью, а ей не нравится! Ей с пионами подавай! И чего, думаешь, спасут тебя твои пионы от болезни?! Сейчас осень начнется, опять ноги мочить в дырявых башмаках будешь, снова простынешь! Так нет же, что ты, ей вырядиться надо, как гулена ходить!
– Почему ты считаешь, что лучше знаешь, чего мне надо? Почему мне не даешь выбора?!
– А ты меня с собой не ровняй! Я уже взрослая, замуж вышла, троих детей родила! Вот будет у тебя ребенок – ему и покупай хоть с пионами, хоть не с пионами… И сама наряжайся как хочешь! Хоть вообще голышом по улицам ходи, пусть люди засмеют! А пока ты живешь в этом доме, ты будешь делать то, что я велю!
Тут я не выдерживаю.
– А ты чего домом меня попрекаешь?! Тебе в тягость, что я тут живу? Так я могу уехать! Я уеду, ты только скажи!