Британец китайского производства. Народный детектив
Шрифт:
– Что?
Дина округлила глаза.
– Миша умер, его отец тоже. Этти знает о кончине Родригеса, деньги завещаны сыну. Кто наследник?
– Не знаю!
– Да ты! – подскочила Дина. – Первая на очереди супруга покойного, потом – родители. Если тебя в тюрьму посадят за убийство, чьи денежки будут? Скумекала?
– Нет, – ошарашенно ответила я, – не может быть! Этти лучшая… единственная! Она всегда…
– Бойся подруги, дары приносящей, – рявкнула Дина, я замолчала.
И тут в комнату вошел крепкий мужчина.
– Поехали, – велел он, хватая пару
Началась суета, в которую включили и меня. В конце концов Дина влезла в машину. Напоследок она сказала мне:
– Хочешь совет? Притворись дурой, поезжай к своей распрекрасной Этти и для начала спроси про брошенного младенца, затем обо мне… Увидишь ее реакцию и поймешь, что к чему. Ну, покедова, надумаешь, приезжай в гости.
В город я вернулась почти в предсмертном состоянии и, плохо понимая, что делаю, позвонила в квартиру Этти. Дверь моментально распахнулась, я упала свекрови на грудь и зарыдала.
– Танюшечка, – захлопотала та, которую я любила больше всех, – что произошло? Опять нелады с работой? Ей-богу, ерунда! Плюнь и разотри! В конце концов, мы можем жить вместе, я стану тебе вместо матери. Прекрати плакать. Господи, у меня сердце разрывается!
В голосе Этти звучало столько неподдельной любви и ласки, что мне стало совсем плохо. Боясь потерять сознание, я вцепилась в свекровь и стала выкрикивать нечленораздельные фразы:
– Миша умер… а где чернокожий малыш? Завещание от папы… Никита Дорофеев… Гри… Я не верю. Этти! Не верю! Скажи скорей, немедленно, прямо сейчас!
– Что? – тихо спросила свекровь. – Что я должна сказать?
– Что любишь меня!!! Все врут! Все!
Внезапно мои ноги подкосились, я села на пол, Этти опустилась рядом.
– Милая, – зашептала она, – после кончины Миши ты единственная, кто у меня остался. Успокойся. Я люблю тебя!
– Они все врали? – с надеждой спросила я.
– Нет, – помотала головой Этти.
– Был чернокожий младенец?
– Да.
– Ты оставила его в роддоме?
– Я отказалась от малыша, совершила по молодости и глупости подлый поступок, – ответила свекровь, – слабым оправданием мне служит страх, испытанный при известии о разноцветных близнецах. Второго, черного мальчика, моментально усыновила пара дипломатов из Конго, они хотели соблюсти полнейшую секретность, поэтому взяли ребенка в СССР, а не у себя на родине. Больше я ничего о нем не знаю. Как им удалось добиться разрешения на усыновление, не имею понятия, знаю лишь, что они уехали домой.
– Но почему ты не рассказала мне о предыдущих женах Миши?
Этти потерла ладонями щеки.
– Ладно, иди умойся, мы попьем чаю, съедим мой пирог, кстати, твой самый любимый, с творогом, и я объясню тебе все. Наверное, следовало сделать это раньше, но, увы, не слишком я люблю вспоминать те годы. А потом вместе подумаем, как быть. Иди, моя радость.
Я потрусила в ванную, воодушевленная. Конечно, Этти моя подруга, господи, кто же задумал этот спектакль? Зачем?
Тщательно ополоснув лицо и промокнув его полотенцем, я, забыв закрутить кран с водой и не закрыв за собой дверь в ванную, почапала по
Я привалилась к стене. Сейчас, наверное, отпустит. Через полуоткрытую дверь кухни было великолепно видно, как Этти готовит чай.
– Таня, – вдруг крикнула она, – ты моешься?
Я не сумела выдавить из груди ни звука.
– Вода шумит, – сама себе сообщила Этти, – следовательно, моя толстая рыбка принимает душ, мой зайчик, любимая дрянь, сволочь с поцелуями…
В голосе Этти послышалась неприкрытая ненависть, я вжалась в стену, наблюдая за свекровью. А та вытащила из кармана пузырек, сосредоточенно потрясла его над чашкой, потом ухмыльнулась и прошептала:
– Ну, думаю, этой дозы для нашей туши хватит.
Затем она села, пододвинула к себе кружку с дымящимся напитком, поставила чашку с ядом на стол возле предназначенного для меня места и крикнула:
– Танюшка, хватит плескаться, вся смоешься, беги скорей, чай стынет!
Я сумела оторваться от стены и, навесив на лицо жалкое подобие улыбки, вошла в кухню. Надо что-то делать! Убежать? Вот уж глупости! Разлить чашку? Столкнуть ее на пол? Закричать? Броситься на Этти и потребовать объяснений? Господи, как мне поступить?
– Танюшка, – щебетала тем временем Этти, – садись скорей, ты так побледнела, все жара проклятая, кого хочешь из колеи вышибет. Глотни каркадэ, легче станет. Знаешь, я давно перешла на этот напиток, вот тахикардия исчезла, и давление не скачет, расчудесный чаек, прошу.
Мне стало жарко до обморока, ледяной пот струей зазмеился по спине, ноги превратились в чугунные тумбы, руки, наоборот, словно охватило огнем, в висках застучало…
Вдруг откуда-то издалека раздался мой собственный голос.
– Этти, будь добра, поджарь в тостере кусочек белого хлеба.
– Конечно, конечно, – подхватилась свекровь и пошла к столику, на котором стоял ряд электробытовых приборов, – хочешь, выжму тебе сок из апельсина?
– Нет, – стараясь говорить обычным тоном, сказала я, – мечтаю о тостике.
Этти отвернулась от меня, взяла батон, положила на доску… Я же тем временем мгновенно слила свой чай назад в заварочный чайник и замерла на табуретке. Свекровь положила румяный сухарик на тарелочку, поставила ее на стол и воскликнула:
– Ну, как каркадэ?
– Отличный, – пробормотала я.
Этти разом осушила свою чашку.
– Мне тоже по вкусу. Ну, ешь гренку! Маслица дать? Или вареньем намажешь?
– Что-то расхотелось, голова кружится.
– Сейчас еще заварю, – заботливо воскликнула свекровь, взяла чайник и с удивлением сказала: – Надо же, тут остался каркадэ, обычно на две порции только хватает. А, я же поставила фарфоровые чашечки, а они меньше кружек. Хочешь свежий или этот допьешь?
– Только новую заварку, – почти в ужасе закричала я, – скорей вылей остатки!