Британский союзник 1947 №38 (271)
Шрифт:
Оба подошли к столу Кости, сели. Лицо Колоколова возбужденное. Хмуря от света лампы глаза, заговорил осипшим на ветру голосом:
— Стрелку увидели, ну вот и забежали. Как съездил, товарищ Пахомов?
Почтителен начальник волостной команды к приезжему из губернии. Все же сотрудник первого разряда, документ за подписью начальника губернского уголовного розыска Ярова Ивана Дмитриевича. А с Яровым Колоколов встречался еще в девятнадцатом году, когда служил в комиссии по борьбе с дезертирством. Осталось уважение от тех лет к Ярову, и это уважение сейчас переносит на Пахомова. Узнав о том, что Симка бежал за реку, в игумновские леса, обернулся к своему спутнику:
—
Старший волостной на Ченцы и Игумново заговорил быстро, и глаза его, вдавленные глубоко, под красными веками, блестели лихорадочно и тревожно:
— Заведующий клубом из Игумнова шел к невесте вечером, поздно уже. Остановили трое — одного узнал: Розов Павел. Поставили лицом к стенке сельсовета. Кто-то приказал: «Молчи, а то тут тебе и смерть». Сломали замок в сельсовете, повозились там малость и ушли. Слышал только, что один сказал: «Ладно, в другом месте поищем, Ефрем».
— Вот-вот, — вскричал даже с непонятной радостью Колоколов, — Ефрем. Это Осу так зовут. Ефрем Яковлевич, по фамилии Жильцов. Из Красилова он, отец и мать там, братья, сестренки... И что ты скажешь, товарищ Пахомов, — с досадой хлопнул тут ладонью о влажный стол. — Вот весна, запашкой пора заниматься, а они точно ястребы прилетели... Жди огня и крови.
— Ну, так пойду я, — вставил тут Филипп, — а то дорога длинная, и темень уже. Пойду я, Федор Кузьмич.
— Давай, Филипп, — махнул рукой начальник волостной милиции.
Поспешность, с которой Филипп сорвался с места, удивила Костю. Даже не попрощался... А Колоколов мотнул головой.
— В уезд собрался. К доктору. По причине катара желудка. Говорит, мутит до рвоты. Хоть с хлеба, хоть с гриба, — тянет, спасу нет.
Старика-нищего Колоколов видел один раз у Никульской церкви, второй раз на базаре, где старик торговал гребень у торговца. Под подозрение его не взял, потому как сейчас «столько нищих шляется», что глаз не хватит за каждым следить. Шаховкин ему тоже не нравится. Юлит перед Советской властью, а юлить вроде бы и неотчего, раз Советская власть силком отобрала у Егора лошадей в девятнадцатом году да хлеб почистила из амбара немало. Дама на хуторе Мышковых показалась странной ему, как и Косте. С чего вдруг заявилась сюда, к изголовью свекора. Принять наследство? А где оно? Или ждет своего мужа — белогвардейца Мышкова? Устанавливать засаду у хутора Колоколов решительно отказался. Просидеть можно без толку, да и людей нет свободных, чтобы целыми днями торчать на каком-нибудь суку. Важно зацепить связного или же «темняка», что в курсе всех бандитских дел. Но тут надо потолковать с председателем волисполкома Афанасием Зародовым. Афанасий — дельный мужик.
И, сделав такое заключение, Колоколов снова повеселел. Как будто банда уже взята целиком и гонится прямым ходом на скамью подсудимых. Только тут вроде бы разглядел он возле сотрудника губрозыска два пустых стакана.
— Да ты что ж это, товарищ Пахомов? Ведь уговорились утром, что до меня пойдем. Жена сготовила еду. Не чудо, но сыт будешь. А потом отправимся в клуб, спектакль посмотрим, «За власть Советов» называется. Моя дочка там гувернантку у князя изображает. И песни будут, и революционный гимн «Интернационал», и стрельба, не настоящая, конечно, а палками по куску кровельного железа. Вчера на репетиции был я, видел...
Вот так — жизнь шла своим чередом. В Никульском готовился спектакль
Глава вторая
1
Шаги в лесу первым услышал пес, дремавший под сторожкой в соломе. Он вскочил, завыл тонко и яростно. Железная цепь гулко забарабанила в бревенчатую стену. На печи завозился хозяин сторожки или, как она называлась по-деловому, конторы лесник дядька Аким. Спустил ноги на лесенку, закашлял с тягучим свистом, хрипя, как загнанная лошадь.
— Кончал бы, дядька Аким, — выругался лежавший на полу Срубов.
Оса открыл глаза, сунул руку под шубу, служившую ему подушкой. Рядом о лавку стукнула рукоятка маузера Розова. Он сказал негромко и с тревогой:
— Кого-то несет.
После этих слов, как по команде, вскочили с пола Мышков и Срубов. Только еще посапывал Растратчик, раскинув широко ноги с белеющими в лунном свете пятками. Срубов пихнул его носком сапога. Растратчик быстро поднялся, оглядел сторожку, пробасил:
— Чего понадобился?
Никто ему не ответил, потому он торопливо стал застегивать пуговицы зеленого френча. И все крутил тяжелой лысой головой, пытаясь догадаться, что тут происходит. Срубов натянул на голову шапку, накинул на себя тяжелое черное пальто с воротником, снятое еще прошлой зимой с застреленного им на дороге секретаря сельского совета, и, вглядываясь в серебристое стекло окна, сказал тихо:
— Огня, дядька Аким, не зажигай.
— Да уж не первый раз вы у меня гощеваете, — буркнул сердито лесник, заматывая онучи на ногах бечевой, кряхтя при этом надсадно. Пихнул ноги в сапоги, кивнул Срубову.
Они вышли на крыльцо. Оса тоже встал, подошел к окну, прислонил к холодному стеклу лоб, выискивая на светлых тенях, между стволами сосен, фигуры лесника и Срубова. Прислушался — доносился из глубины леса хруст ледка на лужах.
На скамье, зевнув, проговорил Розов:
— Это не чека или милиция. Так бы не топали. Как корова в хлев идет...
Растратчик глухо хихикнул и снова повалился на пол, закрыл чуть не полсторожки своей шестипудовой фигурой. Опять забелели голые пятки.
— Если милиция или чека, — так же вяло продолжал Розов, — нас здесь, в этой мышеловке, как щелканцев [1] , перещелкают. Бежать не убежишь при такой луне, да и лед как трещит. Вслепую и то перестреляют, по шуму. Забрались в капкан-мышеловку...
1
Щелканцы — орехи (местн.).
— Потише, — кратко посоветовал Мышков. Длинный, что жердь, в галифе, сапогах офицерских до колен, с гладко бритой головой, вытянутым лицом — стоял навытяжку возле двери, ждал напряженно.
Не нравится Осе этот белогвардейский офицер-контрразведчик, а когда-то с отцом своим владелец огромного дома в селе Андронове, паточного завода, терочных, сушилок. Появился он с неделю назад в банде, будто бы домой за женой пробирался от самого Николаева, с юга. Будто с поезда пришлось бежать от проверки документов. О чем-то думает, всегда молчалив, злобен, всегда в сторонке. В кармане галифе — наган, в другом — лимонка, «на последний случай», как сам он сказал при первой встрече, когда обыскали его да допросили.