Бродячее сокровище

Бушков Александр Александрович

В глубине души Мазур корчился от стыда. Никто тут не знал, кто он и откуда — но этот живой труп на цветном экране был человеком номер один вего стране. И не стереть с лиц окружающих это искреннее веселье, имеющее, между нами, веские поводы…

Он давно уже не верил ни в какие «измы». Перерос и комсомольский задор и какую бы то ни было убежденность в том, что некое учение — единственно верное. Он просто жил. И служил. Не этому живому олицетворению хворей, а стране — потому что страна точно так же жила, служила и работала, и далеко не все трудились спустя рукава, наверняка движимые той же нехитрой логикой.

Мазур был отдельно, а те, в Кремле — отдельно. Убрать их оттуда не в человеческих силах (еще и оттого, что никто не представлял, кто и что могло бы придти на смену), бороться против них было бессмысленно, нелепо, невозможно. Оставалось исправно служить тысячелетней державе, потому что она — Родина, как бы ни именовалась в разные времена и кто бы ни стоял во главе. Год с лишним назад он, опять-таки, как и многие, воспрянул было, когда пришел Андропов и по стране шумнули очевидные перемены — но потом Андропов проплыл на лафете к краснокирпичной стене, на его месте оказался этот, и вновь потянуло явственным запахом болотной тины. И все, кого он знал, снова понурились, зарекшись дергаться душою — тянули лямку…

Но куда денешься от этого саднящего стыда, глядя на беззаботно кривлявшегося паяца и живой манекен за его спиной, что-то там шамкавший не в такт мимике…

— Ужас, правда? — весело спросила Кристина. — Честное слово, мне их жалко.

— Кого?

— Русских.

— Почему? — как мог беззаботнее спросил Мазур.

— Несчастный народ. Терпеть над собой такое вот… Я политикой мало интересуюсь, но их, наверное, следовало бы завоевать только ради того, чтобы избавить от этих старых клоунов…

«Это нам следовало бы завоевать эту долбанную страну, — сердито подумал Мазур. — Поскольку погрязла в самом неприкрытом разврате: банановая республика, американские марионетки, а меж тем в средней руки кабаке красуется цветной ящик, который не у всякого секретаря обкома сыщется. И любой — любой, вроде меня! — может в пять минут за смешные деньги снять отдельный домик с садиком, пусть и крохотным, и жить там с девушкой, не предъявляя никому ни паспорта со штампом о браке, ни прописки. Форменный разврат, нет на них единственно верного учения, нет на них парткомов, женсоветов, вечерних университетов марксизма-ленинизма и определяющего года решающей пятилетки…»

— Что с тобой? — спросила Кристина. — У тебя лицо сделалось… старое. Хорошо хоть, на миг.

Как мог естественнее Мазур ответил:

— Представил, что мог бы стать таким вот… — и кивнул на огромный цветной экран.

Она поежилась:

— Действительно, ужас… Нет уж, предпочитаю погибнуть в расцвете лет. Неожиданно, как от молнии. Идешь по улице — а по тебе вдруг шарахнут из пулемета… И ничего не успеваешь понять. Здорово, верно?

«Дура, — подумал Мазур мрачно. — Салажка. Вообще-то в этом есть своя сермяжная правда, но вот насчет того, что это здорово — сильно сомневаюсь. Просто-напросто ни по тебе, ни по твоим друзьям и знакомым, ручаться можно, в жизни не лупили из пулемета. А это, между прочим, процесс не из приятных…»

— Здорово, — поддакнул он механически. — А еще лучше — атомной бомбой по макушке, чтобы уж наверняка… тебе здесь еще не прискучило?

— А что? — ответила она прямым, откровенным взглядом. — У тебя возникли идеи получше?

— Сам не знаю, как их назвать, — сказал Мазур. — Идея у меня проста: расплатиться с этим предупредительным юношей в белом,

поймать такси и ехать домой, дама против?

— Дама не против, — медленно сказала Кристина. — У нее есть одно уточнение: она была бы не прочь сначала погулять по ночным улицам, согласно классическим канонам… Традиции ради. А то очень уж современно получается…

— Как пожелает дама, — сказал Мазур, жестом подзывая официанта.

Он надеялся, что романтичная прогулка по ночным улицам в стиле робких пионерских ухаживаний надолго не затянется — Кристина как-никак была из соблазняемых, а не совращаемых. Так оно и оказалось: уже через четверть часа они сидели в такси, а еще через столько же оказались в домике, где Мазур очень быстро убедился, что двадцатый век берет свое, и развесистое генеалогическое древо ничуть не мешает девушке из благородного рода быть раскованной и изобретательной, да вдобавок жарким захлебывающимся шепотом преподносить порой на ушко такое, отчего благородные предки, воспитанные в незыблемых традициях, могли и вертеться в гробах, как курица на вертеле. Ну, а неотесанный австралиец от таких реплик только пофыркивал, следую желаниям дамы — и долгонько им следовал, иногда для разнообразия давая волю своей моряцкой фантазии. Много времени прошло, прежде чем красотка успокоилась в надежных объятиях бродяги и авантюриста и надолго там притихла.

Мазур блаженно отдыхал — поскольку тоже был не железный. Лишь ощутив в стиснутой крепкими объятиями добыче некое шевеление, осведомился на ушко:

— Ну, и каково это — оказаться во власти разнузданного бродяги?

— Я бы сказала, неплохо, — все еще чуточку задыхаясь, созналась очаровательная и разгоряченная добыча.

— Ничего удивительного, — сказал Мазур. — Скромности ради следует уточнить, что меня считали непревзойденным любовником во всех портах от Аделаиды до Шанхая…

За каковую похвальбу тут же получил игривую невесомую пощечину. И сказал:

— Интересно, а как будет по-испански звучать… — и повторил ей на ухо то, что недавно от нее же и услышал.

— Понятия не имею, — оскорбленным тоном заявила Кристина. — И вообще, откуда ты взял эту похабщину?

— Одна красотка недавно на ушко шептала.

— Боже, с кем ты только путаешься… В каком-нибудь из портовых заведений, надо полагать?

— Листал я как-то от скуки книжку одного малого, по фамилии, кажется, Шукспер, — сказал Мазур. — Замечательная там была фразочка: «о женщины, вам имя вероломство…»

— Совершено не понимаю, о чем ты.

— Браво, — сказал Мазур. — Следуя этакой логике, я и сейчас пребываю в полном затмении чувств? В галлюцинациях? Потому что у меня сейчас устойчивая галлюцинация: усиленно мерещится, что в руках у меня лежит нагая, как правда, красавица из знатного рода, уходящего корнями…

— Джонни, милый… Могу тебе по секрету сказать, что и сто лет назад, когда мораль была куда как твердокаменнее, случалось все же, что в руках у всяких нахалов полеживали красавицы знатных родов. Нагие, как правда и уходящие корнями. И двести и триста… Это жизнь, ничего тут не поделаешь. Так что не считай себя Колумбом в данном вопросе…

— Да господи, я ж прекрасно вижу, что ни в каких я смыслах не Колумб…

— Хам.

— Скорее уж — охальник, — сказал Мазур. — Интересно, а в испанском есть какое-нибудь словечко вроде «охальника»?

— Масса, — фыркнула Кристина. — Фреско, сильвергуенца, а применительно в нашей стране — дескарадо…

— Красиво звучит, — сказал Мазур. — Почти как «идальго». Ничего, если я закурю в постели?

— Только если будешь стряхивать пепел в пепельницу, аккуратно.

— Клянусь на Библии…