Бронекатера Сталинграда. Волга в огне
Шрифт:
Высокий, костлявый в плечах, Михаил Тихонович Сочка был доброжелательным, всегда готовым помочь человеком. В дивизионе его уважали.
Если капитан-лейтенант Кращенко встретил прибывших прохладно, то моряки катеров, расставшиеся всего две недели назад, обнимались и радовались встрече, как будто не виделись полгода. Костя Ступников не имел права покидать свой пост надолго из-за опасности авианалетов. Поздоровавшись с ребятами, снова вернулся к своим пулеметам.
Вечером, когда стемнело, ему помахал
– Живой, Яшка?
– Живой. Чего мне будет? Писем из дома не привезли? А то мы здесь как на необитаемом острове живем.
– Привезли кому-то, но тебе нет. Да сейчас от писем радости немного. Чуть не в каждом письме слезы: один погиб, другой без вести пропал. У меня от отца сколько месяцев ни одной весточки. Сгинул батя, чую. Ладно, рассказывай, как вы здесь живете.
– Подожди, выпьем сначала, – Яша отстегнул с пояса фляжку, побултыхал возле уха. – Яблочное вино. В местном колхозе берем. Яблок завались, на закуску тоже яблоки. А с харчами туго.
Отпили по несколько глотков кисловатого, но заметно шибающего в голову вина, загрызли яблоками.
– Мы теперь как травоядные, – смеялся худой, но жилистый Яша. – Капуста на завтрак, рыбные щи на обед, помидоры с яблоками на ужин. Хлебом, правда, снабжают нормально. Иногда каша с бараниной – считай, праздник.
– С «Шахтером» что случилось?
– Обычное дело, поймали снаряд в борт. Повезло, что калибр так себе, наверное, 75 миллиметров. Полевая пушка. Двигатель от удара заглох, нас течением на косу вынесло. В кубрике и трюмах пехоты, как селедки, набито, ящики с боеприпасами, харчами.
Курили самокрутки, а Яша рассказывал, как по неподвижному катеру лупила целая батарея. Положение спас капитан катера мичман Реутов. Поставил дымовую завесу, послал боцмана к машинистам. На помощь еще специалистов нашел. Пока машину запускали, в башню и в борт пару снарядов словили. Когда начали с мели сниматься, прямо в рубку, в верхнюю часть, еще один фугас закатили. – Мичмана Реутова, нашего командира, помнишь?
– Конечно. Чернявый, на хохла похож.
– Был похож. Веришь, на куски его вместе с рулевым разнесло. Никогда такого не видел, чтобы головы да руки-ноги по всей рубке разбросаны и кровищей все забрызгано. Со мной рядом парень был, так ему дурно сделалось. Фельдшер нашатырь под нос совал, чтобы в себя привести.
Косте показалось, что Яшу Лученка трясет от тех воспоминаний.
– Ладно, давай еще выпьем, – перебил Костя приятеля. – Я сейчас тушенки банку принесу. Хлеба, правда, нет. Ну, ничего, так съедим.
Съели тушенку, выпили вина, а Яша все никак не мог успокоиться.
– Башню с пулеметами вместе с расчетом в воду сбросило, – продолжал
Костя хотел сказать что-то свое, но опьяневший или сильно возбужденный Яша продолжал торопливо рассказывать, как по кускам баграми, лопатами выгребали из трюма останки красноармейцев после прямого попадания туда снаряда.
– Кровь, как смола, к ботинкам липнет, а на трапе внутренности висят. Ты меня понимаешь? В рубке хоть двое было, а в трюме целый взвод. Хорошо, если половина уцелела.
– Яшка, успокойся, – разозлился Костя. – Я тоже кое-что повидал, но истерику не устраиваю. И не хлебай больше.
– Нет, я выпью. Тут немного осталось. И успокоюсь, честное слово.
Через десяток минут, покурив, Яша пришел в себя. На него порой накатывали такие заходы, что его в Астрахани водили к врачу-психиатру, подумывали даже о том, чтобы списать с катера.
К осени сорок второго уже в большинстве семей кто-то погиб или пропал без вести. Но семью Яши Лученка война ударила особенно крепко. Уже в первую военную осень пришли из военкомата сообщения, что пропали без вести отец и старший брат. Судьба их так и осталась неизвестной.
Нынешним летом Камышин сильно бомбили. От зажигалки вспыхнул их домишко. Мать и старшая сестра Аня кинулись вытаскивать малышей, забившихся под кровать. Кое-как выпихнули на улицу, но рухнувшая крыша насмерть задавила мать, а сестра Аня получила сильные ожоги. Пальцы и часть ладони на левой руке ампутировали.
Поселились в сарае. Семнадцатилетняя Аня и малышня: двое восьмилетних мальчишек-близнецов и совсем маленькая сестренка. Предлагали забрать всех четверых в детский дом, но Аня отказалась. Устроилась курьером на фабрику и заявила, что младших прокормит сама. Каково ей сейчас приходилось, Яша мог только представить.
– Анька не столько за пальцы переживает, сколько за ожоги на лице. Вся в шрамах, пишет мне, вместо уха – нашлепок. Ее парень, как увидел лицо, стороной обходить стал. Плачет сеструха, кому я такая нужна буду.
– Все устроится, поверь мне, Яша, – пытался успокоить друга Костя. – Шрамы зарастут, и Аня нормального парня найдет.
– Найдет, жди! – с горечью мотал головой Яша. – Калека, да еще с сожженным лицом.
Лученок поклялся отомстить немцам за отца с братом и сестру. Просил назначить его в пулеметный расчет или помощником в одну из орудийных башен, но покойный командир бронекатера мичман Реутов, видя состояние парня, держал его простым матросом, не доверяя серьезных дел. В начале августа приказал боцману собрать кое-что из барахла: старые тельняшки, брюки, ботинки размером поменьше – и вместе с пакетом муки отправил туго набитый вещмешок с попутным пароходом в Камышин.