Бронекатера Сталинграда. Волга в огне
Шрифт:
Сейчас все напряженно следили за небольшим кораблем с танковыми орудийными башнями, который с трудом, очень медленно тянул тяжелую посудину. Дымовая завеса, которую приказал поставить Морозов, временно прикрывала оба судна от артиллерийского огня.
Но снаряды и мины падали часто. Перебило трос, несколько крупных осколков попало в бронекатер. Механик Зотов докладывал Морозову:
– Температура масла повышается. Заклинит движок.
– Что случилось?
– Фильтры крошевом забило, система охлаждения отказала.
– Еще бы
– Делаю…
Все это происходило ночью, на мрачной замерзающей глади реки, где потоком плыли льдины, между которыми поднимались и опадали фонтаны взрывов. То и дело взлетающие ракеты и долгоиграющие «люстры» высвечивали темную воду, покрытые снегом большие и малые островки льда.
Через несколько минут Зотов доложил в рубку:
– Все, отключаю. Иначе конец движку. Будем чистить фильтры.
В кубриках и на палубе «Верного» находилось сто семьдесят раненых. Без малого четыре сотни красноармейцев, многие тоже раненые, ждали своей участи в обширных трюмах баржи. Снаряды летели сквозь дымовую завесу и взрывались, поднимая искрящиеся при свете ракет столбы воды и кристаллов льда.
Массивная льдина давила катер, подминая под себя. Ее отталкивали баграми, но следом ползли другие. Снаряд ударил возле борта, расколол одну из льдин, но осколками был убит моряк, который упал в воду, так и не выпустив багор из рук…
Рвануло на барже, а через минуту снаряд попал в основание кормовой орудийной башни «Верного», которой крепко досталось при высадке десанта у Купоросного. Если сержанта Савелия лишь оглушило, то его помощник, разговорчивый морячок из Николаева, погиб от сильного удара. Башню перекосило, орудие вышло из строя.
Савелий с трудом пытался подняться. Ему помогли, но кубрики были забиты ранеными, отвели в рубку. Санитар Максим Скворцов снял с него бушлат, Валентин Нетреба помог стащить гимнастерку и нательную рубашку. Огромный синяк расплывался на боку.
– Бог троицу любит, – с трудом шевелил губами артиллерист. – Ну что, крепко меня приласкало?
Скворцов быстро ощупывал ребра, давил на грудь.
– Вроде ничего не сломано. Ушибло сильно.
– Везучий, – устало прикрыв глаза, прошептал Савелий.
Льдину наконец отпихнули, но снаряд рванул под кормой.
– Винты! – ахнул Валентин Нетреба, всматриваясь в черную воду.
Но проверить, уцелели винты или нет, не было возможности, да и обледеневшие фильтры не давали возможности запустить двигатель. С баржи, в которую угодил еще один снаряд, доносились крики о помощи, ругань:
– Чего копаетесь, мореманы?
– У нас воды с кровью по колено.
– Привезли на убой!
Догорали последние дымовые шашки, скоро неподвижный катер и баржа будут на виду. Хуже того, их сносило к центральной переправе, давно занятой немцами, откуда сразу откроют плотный огонь из всех стволов. Чудес на свете не бывает. Морозов вызывал по рации помощь, но загруженные
Мимо прошел баркас. Посмотрели с сочувствием, крикнули, обещая доложить о их бедственном положении на причале.
От гибели оба судна спас буксирный ледокол. Прислали его специально оказать помощь или он сам подошел, не ясно. Главное – подоспел вовремя. Завели тросы. Небольшой, лобастый, как бычок, буксир тянул связку из катера и баржи. Снаряды продолжали падать. Осколок ударил в пулеметную башню с такой силой, что треснула броня. Костя сидел за пулеметами, а у ног ворочался, возбужденно говорил сам с собой Федя Агеев:
– Если живыми выберемся, свечку в церкви поставлю. Что же это делается? Бьют нас, как в тире. Стрельни хоть ты, Костя.
Буксир шел поперек течения, забирая севернее, подальше от участка, занятого немцами. Уже светало, и рассвет был, как назло, ясный и морозный. Морозов окликнул Костю:
– Смотри внимательно, гости в любой момент могут пожаловать.
– Смотрю, Николай Прокофьевич, – отозвался старшина Ступников. – Новые ленты вставили, к отражению атаки готовы.
Действительно, спустя короткое время появились самолеты. Немцы не желали упускать такую заманчивую цель. Два «мессершмитта» возникли со стороны поднимающегося солнца и стремительно понеслись на медленно ползущий караван. Красноармейцы на барже с тревогой и страхом смотрели на приближающиеся самолеты. Неужели после всего пережитого им предстоит погибнуть на последнем отрезке пути?
Это были истребители Ме-109Е, несущие, кроме пушек и пулеметов, по двести пятьдесят килограммов бомб. Пилоты шли со снижением и намеревались сбросить свой груз с высоты не более трехсот метров. Навстречу им разворачивалось зенитное орудие ледокольного буксира, пушки и пулеметы «Верного».
Все произошло за считаные секунды. Расчет «трехдюймовки» успел сделать два торопливых выстрела. Пятидесятикилограммовые бомбы подняли фонтаны воды рядом с буксиром, одна ударила рядом с орудием, раскидав расчет и сковырнув набок массивный ствол. Капитанскую рубку перекосило, стекла вбило внутрь, ранив острыми кусками капитана и рулевого. «Верный», который шел следом, вел огонь из носового орудия и зенитной установки.
Костя отчетливо видел светло-голубое брюхо самолета, капот, окрашенный в оранжевый цвет, закругленные, в отличие от прежних моделей, крылья, блестящий диск пропеллера. Он не попал в головной самолет, резко ушедший из-под его трассы. Очень быстро надвигался второй Ме-109. С подвески под брюхом сорвались те же пятидесятикилограммовки и понеслись вниз.
– Накроет! Точно накроет, – бормотал Ступников, одновременно продолжая давить на спуск. На брюхе немецкого истребителя искрили, вспыхивали огоньками попадающие в него пули, но самолет промчался, не снижая скорости, казалось, оставшись невредимым.