Броневой
Шрифт:
Вряд ли человеческий глаз, даже самый зоркий мог заметить, как из маленького окошка вылетает снаряд. Дым и пыль, поднимавшиеся после этого в течение пары минут при беглом осмотре и десяти-пятнадцати минут при внимательном осмотре могли выдать место, откуда произведен выстрел. Но не раньше. А главное — при выстреле через оптическую просеку не было видно самой вспышки выстрела. Она пряталась — в глубине здания. Из окна или полосы пролома вылетал только снаряд!
Остаток времени в Тотенкопфе Малярийкин тупо сидел в своем лже-укрытии («лже» — потому что реальным укрытием от танкового огня оно не являлось) и шмалял вражеские машины с регулярностью одна в пятнадцать-тридцать минут. Враг обычно осторожно заползал на одну из простреливаемых Маляром
Но никто не появлялся. Малярийкин спокойно выжидал оптимальной дистанции, наблюдая за противником сквозь очи видеокамер на чердаке. Выпускал один два снаряда сквозь микроскопические окна (а иногда и прямо сквозь стену) с расстояния в пятьдесят-сто метров. В упор. И стоял дальше, не производя ни единого лишнего движения, почти не дыша.
Подобная «мудацкая» тактика приносила потрясающие плоды. Число подбитых оппонентов росло как на дрожах. Спустя два часа Малярикин с легкостью выбился в лидеры турнирной таблицы. И не без удовольствия наблюдал, как мощные попадания его орудия буквально сминают вражеские машины сокрушительными выстрелами накоротке. Пушка васпа-третьего победно клокотала раскатами грома, стабилизаторы работали на полную, чтобы оружие откатом не швыряло к противоположной стене.
Фраг!
Смертоносный процесс затягивал. Малярийкин вскоре забыл про управление танком, полностью до последней своей клеточки превратившись в снайпера-стрелка. Он словно слился с пушкой, почти физически переживая каждое мгновения от выстрела до попадания в цель.
Фраг!
Секунды перезарядки отсчитывались в голове автоматически. Наводя орудие на очередного несчастного, Маляр ощущал несравненный восторг. Адреналин пульсировал в венах, сердце стучало, нервы звенели.
Фраг!
И только когда количество мёртвых танков на каждой улице превысило две-три единицы, новые машины, прибывавшие одна за другой к месту бойни стали понимать, что сталкиваются не просто с точкой, где проводилась дуэль, а с полноценной засадой. Но даже это не помогало. Уничтожать все дома подряд вслепую в условиях ограниченного остатка снарядов ни один танк не стал. Были попытки обойти злополучное место с тыла и фланга. Но все они приводили лишь к тому, что очередной «умник» оказывался под огнём Малярийкина не на этой улице, а на соседней.
Спустя ещё какое-то время Малярийкин даже не сразу понял, почему перестали появляться танки. На фронтальном мониторе таблица снова обнулилась, показывая на отдельно очерченном на экране номер единственного выжившего.
Но победитель в сражении почему-то указан не был.
Помимо затрат на починку боевого корпуса, а также в силу необходимости оперативно передвигаться по городу, Гойгу, вернувшись в ангар после бойни на Тотенкопфе, убедил Малярийкина потратить кусок доставшегося после первой победы лаве на индивидуальный транспорт. Причем конкретно — на бывший свой. Гойгу передвигался по дистриктам на относительно новом (десять лет пробега по Сибири) американском «студебеккере». Студебекер был вэдовым джипом с дугами, кенгурятником, задорным литьём и окраской хаки — то есть модным и навороченным. И его, конечно, старый подонок Малярийкину не отдал бы. Однако, помимо ездовой ежедневной тачилы у Гойгу имелся и второй аппарат на замену — ещё более древняя «Кобра», названная так в честь знаменитого в годы Второй мировой войны (той самой, которая была до Третьей) американского истребителя. Выпуск этой автомашины начался как раз перед Войной-Смертью в независимом государстве Иллинойс и в Сибирские автономные зоны они поставлялись в те годы в очень больших количествах. В меньших, чем из Южной Африки, но всё же. При этом многие ТС этой марки до сих пор (то есть после войны уже) оставались на ходу. Что, безусловно, делало честь производителю. В общем, Гойгу убедил Малярийкина купить у него эту развалюху, что Малярийкин, на радостях победы,
Между прочим, «Кобра» была действительно хороша. Умеренно дребезжала подвеской, неплохо рвала с места (восемь секунд до сотни), долго ржавела и просто очаровывала окружающих хищными обводами спортивного корпуса. И рычанием. А ещё Кобра была тонированной в дюбель. Что Малярийкин находил крайне не маловажным для соблюдения пресловутой «инкогниты». Борода у него уже отросла конкретно, но передвигаться по городу с открытыми окнами или пешком Малярийкин очковал.
При этом, как вскоре с удивлением открыл для себя Малярийкин у Кобры, в отличие от его старой «муравейки» было ещё одно свойство и направление использования, о котором раньше он даже не помышлял…
В один прекрасный майский вечер, сев в личный автомобиль, Маляр отчего то со страшной силой захотел встретиться с Эленой. Чувство это было довольно ординарное, учитывая постоянную тягу Маляра к сей притягательной самочке и по совместительству его личному меценату. Но именно в этот вечер именно это чувство сопровождалось побуждениями, совсем не свойственными Малярийкину-из-прошлого. Он решил Лену покатать.
После звонка на её мобильный не прошло даже получаса. Но Лена была уже в изумрудном платье, плотно прилегающем, с гипнотизирующим декольте и покрытом серыми блёстками, переливающимися в лунном свете. Шею украшала нитка крупных изумрудов — минимум по 0,3–0,5 карата каждый (в эпоху автомастерни Маляр плотно общался со скокарями [7] , а потому сёк в камнях и драгмете). Короче, Ленка вся переливалась зелёными искорками и на этом потрясающе-волшебном фоне Малярийкин вдруг необычайно остро осознал собственную убогость, никчёмность и негодность к подобного рода мероприятиям. В то же время, ощущение прошедших боев, а главное — совершённых побед, продолжало осуществлять с его «эго» необычные метаморфозы.
7
Скокарь — вор, совершающий кражу со взломом
— Привет! — отважно провозгласил он, вытаскивая бороду из машины. — Слушай, сказать, что ты очаровательна — значит не сказать ничего. Но ты очаровательна, чёрт возьми!
— И давно мы на «ты»?
— Я не могу общаться с такой красивой девушкой на «вы», уж прости, — совершенно откровенно признался Малрийкин. — Сразу чувствую себя то ли педиком, то ли старпёром. Позволишь на «ты»?
— Позволю, почему нет.
— Пасиба. Нет, ты правда … ты просто умопомрачительно красива.
В сверкающих глазках Элен заиграла едва заметная улыбка. Баба, даже если ворочает миллионами, все равно баба и есть.
— Специально для тебя так оделась, — наклоном головы она показала на платье. — Веришь, нет?
— Верю.
— Рада, что тебе нравиться.
— Я как рад — не то слово!
— Угум. Слушай, я тоже на машине, но не хочу её брать. Надеюсь, ты не откажешься после прогулки отвезти меня обратно.
— Верну, не волнуйся.
Малярийкин дёрнул ручник, открыл дверцу. Элен села рядом.
На какое-то мгновение взгляд Маляра задержался на стройных ногах. Лена аккуратно поправила платьице, на секунду показав глубокий боковой вырез. Ноги были в чулках с кружевными резинками. Не в колготках. Усмиряя костедробительный стук сердца, Маляр выжал сцепление и Кобра мягко тронулась с места.
— Куда поедем? — спросила она.
— Не знаю. Можно просто прокатиться по городу. Вот только я плохо знаю Скайбокс.
— Поехали. Куда знаешь.
— Ну … есть несколько отличных автомастерских, есть пара магазинов с запчастями, есть артиллерийский склад, давно там не был… Вот только всё это работает днём. А сейчас закрыто. Шучу. Может быть, куда-то в кафе?
— Уже ночь, Маляр. Все кафе закрыты.
— Тогда, может быть, в клуб? В листоран? Ужин?
Глядя на него, Элена улыбнулась.