BRONZA
Шрифт:
Открыв дверь в спальню, прислонившись плечом к дверному косяку, Оуэн задержался на пороге. Здесь, в предутренней сонной тишине, его встретил совсем другой мир. По его губам скользнула мимолетная улыбка. Времени прошло не так уж много, Марк был здесь всего лишь пленником, и в комнате не было ничего, что принадлежало бы брату, но каким-то образом все здесь уже принадлежала ему.
«Захватчик…» У него потеплело в груди, в том месте, где, как он считал, у него не было сердца. Оторвавшись от косяка, Оуэн шагнул в комнату. Он уже успел принять душ и переодеться в длинный велюровый халат. Светлые домашние брюки. Мягкие кожаные туфли. И конечно, не забыл надеть свежую рубашку. Манжеты скрепляли золотые запонки в виде львиных голов, и шелковый платок на шее был им в тон.
Аристократ до мозга костей, он смотрелся настоящим денди и выглядел на все сто, а то и двести процентов. Словно уже искупался в молоке и отведал молодильных
А увидев его, Марк непременно решил бы, что эта самонадеянная сволочь, без спроса заглянувшая к нему в спальню, подозрительно напоминает змею, только что сбросившую кожу, таким Оуэн был сверкающим и блестящим. Но накрывшись с головой, он спал, избавленный от вероятности делать круглые глаза и вставлять на место выпавшую от завистливого восхищения челюсть. Из-под одеяла выглядывала лишь узкая ступня с глубокой ямкой подъема.
Оуэн не собирался будить его прямо сейчас, зашел просто проверить. Но не удержался, игриво пощекотал голую пятку. Ступня, протестуя, сжала пальцы и спряталась. Тихо рассмеявшись, он засунул руку под одеяло и пощекотал снова. Пробурчав что-то сердитое, спящий лягнулся. Резким жестом Оуэн откинул одеяло в сторону.
Марк спал на боку и, видимо, спал неспокойно, потому что великоватая для него пижама вся сбилась. Голубой шелк штанов, закрутившись вокруг худенькой задницы, оголил бледную полоску тела. Выступающую остро косточку бедра. Взглядам Оуэна предстала щемящая детскость позы. Согнутые колени. Ладони, сложенные под щекой. Припухшие со сна губы. Бархатные стрелки подрагивающих ресниц. Его окутало тяжелым облаком просыпающегося желания. Дрогнув, пальцы потянулись к пижаме.
«И что же ты собираешься делать? – остановил он сам себя. – Глазеть на него голого, пока он спит?» Оуэн чуть склонил голову набок, прислушиваясь к самому себе. Ирония в собственный адрес? А почему бы и нет! Сейчас он ощущал легкую приподнятость настроения, игривую шаловливость и беспечное, подобно пузырькам шампанского, легкомыслие.
Улыбнувшись своим мыслям, поправил на Марке пижаму, накрыл одеялом, встав коленом на постель, поцеловал голубую венку на виске. Но не в знак угрызений совести. Разве она у него была? Просто он уже наслушался криков и стонов в том, другом мире. А в этом, дышащем покоем, ему хотелось сладкого шепота. Торопливого стука сердца. Прерывистого дыхания. Разогретого истомой податливого тела, принимающего его. И блеска звезд в его и своих глазах. Этого забытого обоими света счастья. Он склонился к губам Марка, целуя их нежно.
В дверь постучали. Помедлив немного, он позволил войти. На пороге возник Ши. Привычно милый, аккуратный, безупречно вежливый. Оуэн улыбнулся. «Картинка, прямо загляденье! Кто скажет, что зверюга – первым брошу камень в лжеца!» Впрочем, он не особенно вникал в настойчивое стремление Шибан выглядеть примерными пай-мальчиками. Но глядя на них, верилось, что сейчас они бросятся переводить старушек через дорогу, снимать котят с деревьев или защищать девушек от хулиганов.
«Столько усилий, чтобы обманчиво казаться теми, кем они никогда не были и никогда не будут…» – подумал он. Продолжая улыбаться своим мыслям, поинтересовался, разъехались ли гости.
– Да, милорд! В особняке остались только мы одни. Приготовить вам завтрак?
Он кивнул. Поклонившись, Ши собрался исчезнуть.
– Как думаете, стоит ли разбудить нашего соню и пригласить к столу? – остановил его своим вопросом Оуэн.
Ши хмыкнул что-то неопределенное.
– Можно и пригласить, если таково ваше желание, милорд. Только, как всегда, он успеет испортить вам настроение! – раскосый взгляд метнулся к кровати. – Милый он, пока спит…
Уловив за сарказмом Ши ревнивую обиду (не за себя – за хозяина), Оуэн рассмеялся. Подошел. Хлопнул по плечу. Растрепал аккуратную прическу.
– Как же ты прав, голубчик! Когда-нибудь я отрежу ему язык! – пообещал он весело, беря Ши под руку. – Что ж, идемте завтракать без него!
Ши «облизал» лицо хозяина полным обожания взглядом. В раскосых глазах мелькнуло понимание момента и явное удовольствие. У милорда хорошее настроение! Это такая редкость! Правда, Шибан ни в коем случае не считали, что причиной тому – один мелкий засранец, нахально занявший хозяйскую спальню.24 глава
Он пришел на следующую ночь. Проснувшись оттого, что ему снился брат. Не этот, в чужом нескладном теле, упрямый мальчишка, а родной, божественно прекрасный, любимый. И брат любил его.
Оуэн знал, что еще не время. Знал, что Марк еще слаб, а это тело может умереть задолго до конца Преображения, но эгоистичное желание получить хоть крупицу приснившегося ему счастья – этот призрак надежды заставил его встать с кровати, набросить халат и войти
Почувствовав сквозь сон, что больше не один, Марк открыл глаза. Рядом сидел Оуэн и гладил его по лицу. Испуганно отмахнувшись от его руки, он резко сел.
– Чего тебе? Уходи! – потребовал, отодвигаясь от него в самый угол.
Молчание Оуэна, яркий высверк во взгляде и хищная готовность к действию были ответом на все.
Марк вжался в холодные металлические прутья спинки кровати.
– Ты не можешь… сделать «это» со мной еще раз…
Его голос предательски дрогнул.
– Могу, – ответил Оуэн.
И сердце Марка куда-то ухнуло, а внизу живота образовалась липкая, противная до тошноты, пустота. Почудилось, что он уже кричит. Протяжно, с горестным надрывом. От видения собственного изломанного тела подмятым этим чудовищем под себя стало так плохо, что набежавшие слезы вдруг высохли. Подтянув колени к животу, он обхватил их руками и спросил устало:
– У тебя же есть этот… белобрысый. Почему же ты лезешь с «этим» ко мне? Ненасытная ты скотина…
– Потому что люблю тебя.
– Любишь?! – не поверил Марк. – Тогда оставь меня в покое, – подождав, кивнул головой. – Я так и знал, что ты просто лживый ублюдок…
Оуэн пожал плечами.
– Не думай, что мне нужно это жалкое тело, – заявил он, окинув презрительным взглядом скорчившуюся в углу кровати фигурку.
– И правда, зачем бы мне так думать? Это же не ты разбудил меня посреди ночи и тянешь тут ко мне свои грязные лапы… – горько усмехнулся Марк.
Улыбкой оценив его иронию, Оуэн с ногами забрался на постель. Развязал пояс халата. С трудом проглотив застрявший в горле комок, Марк отвернулся, но от шелеста снимаемой за спиной одежды рот снова наполнился вязкой слюной.
– Марк, нам надо поговорить, – сказал Оуэн, придвигаясь ближе.
– Не надо…
– Ты должен вспомнить.
– Не должен…
– Но тогда ты ничего не узнаешь!
– Обойдусь…
– Но ты нужен мне, Марк!
– Нет, не нужен…
– Я люблю тебя!
– Нет, не любишь…
– Ты принадлежишь мне!
– Не принадлежу…
– Ты все равно будешь моим!
– Не буду…
Этот разговор взрослого с глупым, капризным ребенком, когда один говорит, а другой не слышит, начал раздражать Оуэна.
– Ну, все, хватит! – не выдержав, он схватил Марка за ноги, подтащил к себе. Рванул на нем пижаму и замер, разглядывая беззащитную наготу. – О, как бледно и деликатно… – его голос внезапно охрип, – я хочу прикоснуться к нему губами…
Марк ударил его ногой в грудь. Вложив в удар всю свою ненависть. И бешеная ярость полыхнула багрянцем в глазах Оуэна.
– Больше не пробуй… сломаю… обе! – прорычал он, готовый растерзать мальчишку в клочья. О том, что еще минуту назад собирался соблазнять, было забыто. От грубого рывка веревки лопнули, как гнилые нитки. Стиснув тонкие запястья до боли, он впечатал руки Марка в матрас. Придавил коленом.
– Ты… принадлежишь… мне!
Слишком слабый, чтобы сопротивляться и дальше, Марк дышал часто, с загнанным хрипом. Впалый живот судорожно вздрагивал. Под бледной, с нездоровым оттенком кожей можно было пересчитать все ребра. Худой, в испарине, дрожащий мальчишка – то было жалкое зрелище для любившего все красивое Оуэна, он остановился сам. До того, как глаза Марка расширились от невыразимого ужаса, и он не закричал – захлебнулся криком.
– А-а-а! Зверь! Не подходи-и-и!!
На лице Оуэна отразилась целая гамма чувств. От встревоженной заботливости до осознанного удовлетворения.
– Ты что-то вспомнил? Скажи мне, ну! – потребовал он.
Но Марк не слышал его, да и вряд ли видел. К горлу подступила тошнота, а живот скрутило так, что он едва успел свеситься с кровати. Его громко стошнило. Оуэн поморщился. Хотел помочь подняться, но услышал ненавидящий окрик «не прикасайся ко мне!» и отдернул руки. В глазах, застывая печалью, промелькнуло разочарование. Брат не любил. Он ненавидел.
Скорчившись на постели, Марк обхватил руками голову. Его плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
– Зачем ты делаешь это со мной? Пожалуйста, уходи! Не заставляй меня больше ничего вспоминать… Мне так больно и страшно… – попросил он, вздрагивая все сильнее.
Ошеломленный, прислушивался Оуэн к его словам. Неужели брат жалуется ему? Неужели в омертвевшей коросте его ненависти, как проталина в снегу, наконец-то появилась долгожданная брешь? Осторожно, чтобы не спугнуть, погладил худенькие плечи, и Марк сам пришел в его объятия. Со своим горем. За его утешением. Прижался к Оуэну, а тот, не веря, даже обнял его не сразу. А когда обнял, словно бы ждавший именно этого, Марк уткнулся ему в грудь и разрыдался. Горько и отчаянно, как плачут только маленькие, обиженные дети. Потому что на самом деле был всего лишь мальчишкой, у которого ничего не было в этой жизни. Кроме «поцелуя» с машиной, сбившей его. Короткого рандеву со смертью и долгого, мучительного сожительства со своим кошмаром.