BRONZA
Шрифт:
Родька, со студенческой поры еще, очарованный благородной красотой матери (прабабка которой служила фрейлиной при царском дворе и приходилась кузиной князьям Долгоруким), был влюблен в нее с детской застенчивостью. Платонически, ни на что не рассчитывая. Но даже в бытность свою нищим студентом умудрялся дарить матери на именины шикарные корзины роз. Как белогвардейский офицер, пил за ее здоровье стоя, залпом и прищелкивал каблуками, целуя ей руки.
«Тоже мне, штабс-капитан Овечкин!» – порой хмыкал отец. Гусарские замашки Родиона матери и самой не очень-то нравились, но она великодушно терпела этого дамского угодника. Говорила, что не хочет обижать застенчивого юношу. «И кто у нас тут застенчивый? Этот, что ли, котяра, привыкший слизывать сметану из чужих блюдечек!» – с легкой ироничностью подумал о друге Виктор.
Имея свою собственную, Родион обожал соблазнять чужих жен, получая прямо садистское удовольствие от разборок с ревнивыми мужьями своих любовниц. Устроив очередному рогоносцу хороший мордобой, пиная уползающую от него живую «котлету», со знанием дела объяснял сопернику, что сделает не только с его рогами, если тот посмеет хоть раз обидеть его женщину. Добавив в свою речь кавказского акцента, смотрел на «жертву» жгучим взглядом смертельно оскорбленного горца и говорил:
– Вай, вай, дарагой… сколько можно «люля-кебаб» из тебя делать? Увижу, твой жена плачет… вай ме дэда!
И рокочущий, басовитый смех Родиона приводил незадачливого соперника в неописуемый ужас. Виктор, выслушивая очередную байку о «донжуанстве» друга, только головой качал.
– Ну и злой же ты, Родька! Злой как черт!
В ответ тот благодушно хлопал его по плечу.
– Признавайся, – говорил Родион, – завидуешь мне – Рыцарю Без Страха и Упрека! – и громко фыркал.Попытавшись вернуться к рабочему ритму, Виктор пододвинул к себе документы, открыл верхнюю папку, углубился в чтение. Через некоторое время, машинально потянувшись за сигаретами, как-то не сразу обратил внимание, что просто сидит и тупо смотрит в текст, словно перед ним не сертификат соответствия, а древняя китайская грамота. И удивленно подумал, что не понимает, почему думает о ней. О незнакомке, встретившейся ему сегодня утром во дворе дома. В мужской, не по росту, скрывающей фигуру куртке она гуляла с немецкой овчаркой, не желавшей даже рыкнуть на дворовых шавок, – столько, видно, у пса было самомнения.
Откинувшись на спинку кресла, залез пятерней в волосы, поправляя, но только сильней растрепал и без того непокорные каштановые пряди. Может, он думал о ней потому, что Родион завел разговор о собаке? И возникла простая ассоциация. Или потому, что она напомнила ему лисенка, попавшего в капкан? Своими печальными, без тени радости, потухшими глазами…
В детстве, на даче, гуляя в лесу, они с дедом наткнулись на рыжего зверька, угодившего лапой в силок. Завидев людей, лисенок обреченно приник к земле и затих, притворившись мертвым. Покорно дал гордо пыхтевшему Виктору освободить себя из петли, а почувствовав свободу, резко метнулся в кусты, пребольно цапнув за палец на прощание. Он тогда разревелся, но скорей от обиды на неблагодарного зверька, чем от боли. Дед, посмеиваясь в усы, потрепал его по плечу. Сказал, что стезя добра – путь не для слабаков! Перевязывая носовым платком прокушенный палец, добавил: – Если рассчитываешь на благодарность, не стоит делать добро!
Военный хирург, дед был потрясающим человеком. Виктор хорошо запомнил его слова, чтобы уже никогда больше не стоять на пути у добра. В мире, который он выбрал для себя, добреньких съедали сразу.
Вместе со всем выпуском они с Родионом торжественно принесли заветную клятву Гиппократа. Будущие светила науки. Спасители рода человеческого. Для них поступить в медицинский, чтобы продолжить дело предков, было так же естественно, как дышать. Но тут началась перестройка. Советский Союз рухнул, словно Колосс на глиняных ногах, – никто и опомниться не успел. Обещанная партией Заря коммунизма канула в Лету, уступив место диктатуре волчьего капитализма. И так получилось, что новоиспеченные интерны профессию для себя выбрали, далекую от медицины. Им не пришлось спасать людей – они зарабатывали на них деньги.
Сколотив первоначальный капитал, перебрались из Питера в столицу – здесь было где развернуться (взыграла купеческая кровь) деловой предприимчивости Родиона. Этому серому кардиналу наживы, гроссмейстеру махинаций, с обманчиво-добрыми на первый взгляд карими глазами. Числясь всего лишь замдиректора по связям с общественностью, на самом деле всеми делами фирмы заправлял он.
Но это никоим образом не умаляло вклада Виктора в общий бизнес. С его безупречной репутацией, внешностью плейбоя и талантом убедить кого угодно в чем угодно – это он налаживал контакты с заграничными инвесторами, наводил мосты, пробивал дорогу на Запад. Свое личное «окно» в Европу. Бизнес процветал, набирал обороты. Теперь уже деньги зарабатывали для них деньги. Гринов становилось все больше, и это затягивало. Деньги давали свободу выбора, а большие деньги позволяли исполнять любые свои желания – это захватывало. Настолько, что времени на личную жизнь почти не оставалось.
Все свободное от работы время он тратил на путешествия и любимое хобби – гонки по пересеченной местности на внедорожниках. Имел членство в одном из самых престижных столичных клубов «Идальго», устраивающего пробеги по российским просторам для любителей укрощать «лошадок» под капотом своих автомобилей – не хуже ралли «Париж-Дакар». Приближаясь к тридцатнику, конечно же, был уверен, что однажды встретит ту, единственную, и у него будет, как у родителей, один раз и на всю жизнь. А пока в свои двадцать семь лет общался с женщинами на счет «три». Пришел, увидел, победил! Предпочитал эффектных брюнеток с хорошими формами, раскованных, не скрывающих своего чувственного темперамента. Пропуская конфетно-букетный период, пригласив гостью в свою шикарную холостяцкую квартиру, мог угостить отличным ужином, но предупреждал сразу, что под венец не пойдет. Умные принимали его условия, глупышки отсеивались сами…
Тогда почему он продолжает думать о незнакомке из соседнего подъезда? Она даже не была в его вкусе! Сердито Виктор придвинул к себе папку с документами, перевернул страницу.В дверь кабинета деликатно поскреблись. «Видно, сегодня уже как в той пословице: работа не волк, в лес не убежит!» – улыбнувшись своим мыслям, он отложил бумаги в сторону. Приятный, немного субтильный, молодой человек в строгом деловом костюме с аккуратно зачесанными на косой пробор светло-русыми волосами прошел к столу.
– Ваш капучино, Виктор Павлович! – он поставил на стол чашку и положил перед шефом листок с внушительным перечнем. – Я набросал основные тезисы вашей речи с (фамилию называть не стал) господином Ка. Костюм на вешалке, в гардеробной. Деловой обед в три, в «Европейском». Машина ждет у подъезда.
– Спасибо! – поблагодарил секретаря Виктор, делая большой глоток ароматного, в меру сладкого, щекочущего нёбо пышной пенкой горячего кофе. Отпивая глоток за глотком, бегло просмотрел написанное круглым четким почерком. Эдик, как всегда, схватил самую суть предстоящих переговоров.
В дверях секретарь обернулся, глянул заинтересованным взглядом.
– Родион Амиранович просил передать, что вернется из Санкт-Петербурга ближе к ночи.
Виктор в ответ машинально кивнул. Переодеваясь, подумал, что уже не представляет себе, как раньше обходился без своего помощника. Исполнительный, не задающий ненужных вопросов, расторопный парень оказался настоящим сокровищем. А ведь еще полтора года назад, весь издерганный отсутствием элементарных профессиональных навыков у очередной секретарши (пятой или уже десятой по счету) не выдержал и за ланчем пожаловался Родиону.
– Представляешь, хлопает на меня своими накрашенными ресницами, да так обиженно дует губы, словно я попросил не ошибки исправить, а потребовал отдаться мне в кладовке среди веников и швабр! Каково тебе, а? Да они вообще уверены, что я на работу прихожу лишь за тем, чтобы с плотоядным оскалом
Родион прищурился с заметной ехидцей.
– А я говорил тебе… ну на фиг этих девочек! Лучше мальчик! Никаких тебе сексуальных домогательств или попыток соблазнить! Да и жениться не придется, если что…
– Родь, только не начинай, ладно? – нахмурился он в ответ.
– А что?! – сделал невинное лицо Родион. – Теперь это даже модно – периодически вставлять в свою речь слово «гей»! Гламурненько так, знаешь ли? – он уткнулся подбородком в скрещенные пальцы, сложил губы бантиком и захлопал на него коровьими ресницами. – Ах, вчера мы встречались в Пассаже, ах… с Мэтром, ах… он покупал носки своему возлюбленному, ах-ах-ах! – И восторгов… будто побывали на приеме у королевы – у Английской!
Виктор покосился на вальяжно развалившегося в кресле друга.
– Стало быть… ты больше не развлекаешься, прикладывая голубых мальчиков мордой об асфальт? – каверзно спросил он и услышал в ответ не менее каверзное:
– Старею, брат! Старею…
Отдаваясь от стен, по ресторану зарокотал сочный, басовитый смех Родиона…«Ах, да… партайгенносе Борман…» – с большой долей сарказма вспомнил Виктор о предстоящей встрече с господином Канеевым. Придирчивым взглядом в последний раз окинул в зеркале свою фигуру в темно-синем велюровом пальто, поправил алое кашне, подхватил кейс, перчатки и вышел в просторный, отделанный мрамором холл. Вызвал лифт. Внизу охранник, которому он кивнул, проходя мимо, почтительно привстал, проводив начальство до самых дверей долгим зачарованным взглядом. Ему никто не верил. Он один видел ту – другую тень, всегда сопровождавшую Виктора Павловича Лабушева. Генерального директора «Ламберт Оушен Кампани».
47 глава
Она домывала пол в коридоре, когда неожиданно раздался звонок в дверь. Принюхавшись, Малыш с шумом втянул воздух и завилял хвостом. Так он делал, если снаружи был кто-то свой. Слегка удивившись, что это «Хозяйку Медной Горы» принесло в такую рань, даже не спросив, кто там, Инна открыла дверь.
– О, это вы? Но кто же вам… Нет, как вы… – почувствовав, насколько бессвязна ее речь, она смущенно замолчала.
– Узнал, где вы живете?! – закончил он за нее. – Очень просто – спросил у дворника!
– Ну да, конечно же… у дворника, – отозвавшись эхом, она снова замолчала.
Возникла неопределенная пауза. А он не любил неопределенности.
– Так я могу войти? – беря инициативу в свои руки, кивнул он на открытую дверь.
– Ах, да… конечно, проходите! – виновато улыбнувшись, посторонилась Инна, пропуская незваного гостя к себе в квартиру.
– Псина… хорошая псина, – тот без опаски потрепал по холке черную, с небольшим рыжим подпалом на брюхе, овчарку. Повесил куртку на вешалку. Огляделся. По-хозяйски распоряжаясь в ее доме, предложил:
– Может, чаю? Кухня там?
Спохватившись, что не слишком гостеприимна, Инна показала гостю, где кухня. Дружелюбно помахивая хвостом, Малыш увязался за ним следом. Провожая высокую, статную фигуру мужчины взглядом «а не сплю ли я?», наконец-то, заметила, что до сих пор стоит со шваброй в руках, в резиновых перчатках, рядом ведро с грязной водой, на голове косынка. «Наверное, выгляжу ведьма ведьмой…» – огорчилась она. Быстро домыла пол. Все убрала, сняла перчатки. Споласкивая руки в ванной, глянула на себя в зеркало. Чуть раскрасневшиеся щеки, в глубине глаз несмело дрожит огонек надежды.
– То, что он здесь, – ничего не значит, ясно? Сейчас же перестань строить из себя идиотку! – строго одернула она свое отражение и огонек в глазах тут же погас.
По старой студенческой привычке примостившись на широком подоконнике, Виктор осмотрелся вокруг. Кухне, как и квартире в целом, срочно требовался капитальный ремонт. А рухлядь, именуемая мебелью, что стояла здесь, давно просилась на свалку. Единственной стоящей вещью был классный ноутбук на большом обеденном столе. В углу принтер, стопки тетрадей, папки с бумагами, канцелярские принадлежности, несколько детских книжек. За столом не только обедали, догадался он. Посмотрел на пса, занявшего место возле мойки.
– Что, друг, у тебя, должно быть, две хозяйки? – спросил у него Виктор с уверенностью. Раздеваясь в коридоре, он успел заметить детские роликовые коньки.
Словно подтверждая его догадку, на него понимающе глянули неожиданно желтые, совсем не по-собачьи, внимательно изучающие его глаза. «Вот именно, не станет же пацан кататься на роликах такого ярко-розового девчачьего цвета, правда?!» – согласился с ним Виктор.
– Простите, что заставила ждать! Сейчас приготовлю чай!
В кухню зашла Инна, она уже привела себя в порядок, переодевшись в джинсы и футболку с длинным рукавом. Мельком глянула на гостя, тот сидел на подоконнике, упираясь в него ладонями, вытянув длинные ноги. Черные джинсы, голубой джемпер с треугольным вырезом, замшевые туфли. Во всем облике молодого мужчины чувствовалась беспечная необремененность жизнью, какая бывает только в юности. Когда ты уже независим, самостоятелен, но пока еще не взвалил на свои плечи груз ответственности за других. Они были с ним из разных миров.
«Ну вот, опять эта виноватая, неуверенная полуулыбка…» Виктор смотрел, как она зажигает газ, ставит чайник на плиту, как тянется к полке за коробкой с чаем, расставляет на столе фарфоровые чашки, звенит серебряными ложечками и думал: «Что не так с этой женщиной?» Откуда, с какого облака свалилась она в его жизнь, вся такая потерянная? Все было не так. Неправильно. С самого начала. С того самого момента, когда, неожиданно для себя, он зачем-то наорал на дворняжек во дворе.
Золотистые завитки волос на тонкой шее, короткая стрижка «гаврош», узкие бедра, прямые плечи – со спины ее легко было принять за угловатого, застенчивого подростка, и совершенно не в его вкусе. Зачем он здесь? Она вообще была не из его мира!
Нерешительно улыбнувшись, Инна пригласила гостя за стол, протянула чашку с чаем. Виктор мысленно поморщился. Даже будучи бедным студентом, никогда не делал этого – не пил чай из пакетиков. В семействе Лабушевых умели очень вкусно заваривать чай. Осторожно поставив обратно на блюдце невесомую в его пальцах фарфоровую чашечку, мягко улыбнулся.
– Не возражаете, если я предложу где-нибудь перекусить? – спросил, уверенный, что и готовить хозяйка этого дома тоже не умеет. – Пойду, заберу машину со стоянки. Подгоню к подъезду. Двадцать минут на сборы хватит?
Надевая куртку, вспомнил, что до сих пор не спросил, как ее зовут.
– Собственно, я – Виктор! – представился он и снова улыбнулся, услышав ее имя. Откуда-то знал, что оно окажется редким, тягучим на слух и так же долго и сладко будет «таять» в сознании, как в детстве на языке таяли его любимые ириски.
За ним захлопнулась дверь. Не сон ли все? Инна осталась стоять в коридоре.
В ладонь ткнулся влажный нос. Малыш напомнил ей, что нужно поторапливаться. Ахнув, она заторопилась в комнату, открывать шкаф. Перебирая свой не слишком многочисленный гардероб, застряла в выборе между цветастой веселенькой кофточкой и строгим кашемировым свитером пепельного цвета. На ум пришли строчки из уже забытого стихотворения. «Прошла пора листопада и, кажется, время разлучаться, а я лишь теперь понимаю, как надо Любить, и Прощать, и Прощаться…» Инна невольно нахмурилась, она не любила тоскливость поэзии Ольги Бергольц.