BRONZA
Шрифт:
– Без проблем, чувак! – ответил нахально, презрительно сплюнув на пол.
– Браво, браво! Очень похоже… – Оуэн лениво похлопал в ладоши. – Только больше не плюй на мой абиссинский ковер… Ладно, дружок? – попросил очень ласково, легким движением заправив за ухо прядь волос. И ледяным осколком в мочке уха сверкнул голубой бриллиант.
Нахальный тинэйджер тут же преобразился в примерного пай-мальчика, уловив в его тоне яд сарказма. На блестящем черном паркете не было никаких ковров. Мрачновато-унылый дизайн кабинета заставлял вспомнить об инквизиции – хотелось упасть на колени и молить о пощаде. Зато хозяину его кабинет нравился. Посетители не задерживались здесь надолго. И лишь стоящие на письменном столе старинные часы нарушали холодный декаданс интерьера.
Бронзовые гончие с азартом травили лисицу. Маятник, неустанно отмахивая время, отбивал в такт ударам его сердца. Погладив одну из фигурок, Оуэн сел в высокое кожаное кресло и взял со стола лист бумаги.
– Я написал для тебя небольшую, но очень прочувствованную речь! – он протянул листок мальчику.
Тот внимательно пробежал текст, запоминая наизусть.
– Представляю себе лицо брата, когда он услышит это из твоих уст! Не думаю, что у него найдется что-нибудь, кроме междометий! Ха-ха-ха!
Реагируя на его смех, мальчик позволил себе злорадно усмехнуться.
– Я заказал вам столик у окна, в «Пиноккио». Там подают восхитительный десерт. Уверен, нашему сладкоежке понравится… – продолжил Оуэн с лукавой искоркой во взгляде, – очень, знаешь ли, романтическое место! Его облюбовали влюбленные парочки… Оттуда открывается чудесный вид и хорошо видно, как садится солнце… – он улыбнулся, но многозначительность
Мальчик тоже посмотрел на гончую и глаза его недобро сверкнули.
– Ну, с богом, дружок! Или, в нашем случае, лучше сказать: с чертом! – взмахом руки отпустил его Оуэн.
– С вашего позволения, милорд! – откланявшись не менее учтиво, Имонн Байя направился к дверям.
Хозяин кабинета смотрел ему вслед, и взгляд его становился все более задумчивым. По-особенному задумчивым.
– Подожди! – остановил он уже взявшегося за ручку двери мальчика, тот повернулся и застыл в ожидании. Оуэн глянул на часы. Стрелки на круглом циферблате с римскими золотыми цифрами показывали только четверть седьмого утра, а маятник продолжал отбивать в такт нетерпению его сердца.
– Почему бы нам не поухаживать друг за другом? – сказал он, вешая пиджак на спинку кресла. Движения Оуэна обрели мягкую крадучесть зверя. Глаза хищно замерцали.
– Если такова ваша воля…
– Такова, такова… – проявляя недовольство, перебил его Оуэн и поманил к себе. Запуская пальцы в мягкие пушистые волосы мальчика, заметил:
– Пожалуй, тебя стоит переодеть и немного причесать…
Байя застегнул молнию на джинсах, натянул ядовито-оранжевую футболку с типичной для бунтующих подростков надписью и прислушался. Из душа доносилось пение. Имонн скривился, как от кислого. Это означало, что наступило утро. Со вздохом долготерпения заглянул в ванную. Пение и шум воды стали громче.
– Марк! Ну, хватит уже реветь тут раненым верблюдом! Давай брейся скорей, и пойдем завтракать! – позвал он.
Пение прекратилось. Раздался веселый смех. Запотевшая изнутри перегородка отодвинулась, Марк шагнул из душа мокрый, голый, с него ручьями стекала вода.
– Ты так немилосердно суров к моему таланту, отрок! Неужели тебе совсем не нравится, как я пою?! – жизнерадостно спросил он.
– Может, кто и поет…
– Что ты сказал?
– Ничего! – буркнул мальчик, швыряя ему полотенце.
Марк замотал полотенце вокруг бедер и, вытирая другим голову, подошел к зеркалу. Слегка прищурился, разглядывая себя. «Сейчас начнет строить рожи своему отражению…» – снова вздохнул Имонн.
– Не знаю, может, ты готовишься к роли египетской плакальщицы, но если не поторопишься – я действительно умру здесь от голода! Тогда твои завывания тебе еще пригодятся… На моих похоронах! – воскликнул он сердито. Его терпение иссякло.
– Иди! Я быстро! – встрепенулся Марк, поспешно выдавливая на ладонь гель для бритья.
Байя закрыл за собой дверь в ванную. «Пока дождешься эту копушу, точно помрешь с голоду!» Он решил заказать завтрак в номер (молодой, растущий организм требовал пищи) и, уже было потянувшись за телефоном, замер. В номере что-то было не так. Входная дверь приоткрыта, оттуда тянуло сквозняком, а посреди комнаты стояла тележка официанта. С завтраком. От вкусных запахов сразу заурчало в животе. Имонн удивился, но, посмотревшись в зеркало, удивился еще больше. Его отражение тоже было каким-то неправильным.
«Что это я какой-то прилизанный и одет, будто на похороны? И с чего бы это у меня такой злобный взгляд?» Конечно, он злился на Марка, но не до такой же степени! Проверяя, ткнул пальцем в зеркало. Серебряная амальгама вдруг стала плавиться прямо у него на глазах, трескаться по краям, лопаясь и выгорая изнутри черными обугленными дырами. Его отражение шагнуло из рамы, с ехидной ухмылкой оно протянуло к нему руки. И темнота обняла Байю.– Пора вставать, соня! Пропустишь все самое интересное! – донесся из темноты, поглотившей Имонна, презрительно-насмешливый голос, и он сразу же очнулся.
У окна, по-хозяйски заняв кресло Марка, сидел Оуэн. Он смотрел на подростка с откровенной неприязнью. Имонну не пришлось гадать, что тот делает в их номере.
– Где Марк? Что ты с ним сделал?! – кубарем скатившись с кровати, с криком бросился к нему Байя. Вцепился в него. – Куда ты его дел, мерзавец?
– Не так прытко, дружок! – Оуэн легко оторвал его пальцы от лацканов своего пиджака. – И не дерзи взрослым. За это можно дорого заплатить! – пообещал он, улыбнувшись ласково. Положил ногу на ногу и полез в карман за сигаретами.
Байя смотрел на него с ненавистью. Он ненавидел эту улыбку, этот стильный, в тонкую черную полоску, белый костюм. Ненавидел кончик черного платка в нагрудном кармане и небрежно расстегнутую на груди шелковую, цвета розового жемчуга, рубашку. Яркий блеск бирюзы в холодном взгляде, и это ленивое покачивание носком английской туфли из тисненой кожи он тоже ненавидел. Ненавидел всю эту красоту, за которой таилось скользкое, отвратительно-жестокое, не знающее милосердия чудовище. В тот раз, в ресторане, проникнув в сознание Оуэна, он увидел там эту ядовитую гадину, и отпечаток увиденного до сих пор стоял у Имонна перед глазами.
– Эй, сопляк! Второй раз уже задаю вопрос… – наконец дошел до него голос Оуэна. – Я спрашивал: твоя воинственная поза – это вызов мне? Или с тобой приключился столбняк?
Глянув исподлобья, Байя промолчал. За стеклами очков в тонкой платиновой оправе, в ярко-голубых глазах мелькнуло лукавое веселье, выдавая хорошее настроение их обладателя.
– Ну, хватит уже сверлить меня таким убийственным взглядом! Бр-р-р! Даже мурашки по спине! – Оуэн игриво передернул плечами. – Так пялиться… просто неприлично! И чему тебя только в школе учили? – пожурил он мальчика. – Ах, да… я совсем забыл… тебе не пришлось ходить в школу! – издеваясь, изобразил он на своем лице фальшивое сочувствие. – Бедняжка, умереть таким молодым… Ни тебе первого свидания, ни радостей секса! А дальше и того хуже, – Оуэн сделал неопределенный жест рукой. – Борьба с нечистью, ничего кроме борьбы! Наверное, и с целомудрием-то некогда расстаться? – продолжая издеваться, полюбопытствовал он. – В таком случае, не заказать ли нам в номер жрицу любви, какую поопытней? Или… лучше жреца? Я плачу! – и весело расхохотался, увидев, как вспыхнуло лицо подростка.
Имонн, весь пунцовый, готовый провалиться сквозь пол от такого бесцеремонного вторжения в свое личное пространство, не выдержал. В порыве негодования хлопнул в ладоши, призывая Силу Щита. Слишком злой на Оуэна, чтобы заметить змеиную стремительность его броска.
– А вот ладошками тут хлопать… мы, пожалуй, не будем. Наивный мальчик! – Оуэн крепко держал Имонна за руки. – Понимаю, ты хотел впечатлить меня, дружок. Но глупо полагать, что Доспехи помогли бы тебе – против меня!
С этими словами он плюхнулся обратно в кресло и втиснул Байю рядом с собой.
– Отцепись, ты! – норовисто взбрыкнул Имонн, порываясь встать.
Получив оплеуху, обиженно дернулся. Его еще никогда не били.
– Просил же не дерзить! – Оуэн был сама доброта.
– Отвяжись, гад! – Байя попытался вырвать руку.
– А вот за ручки… мы пока подержимся. Чтобы не искушать твою судьбу… – произнес Оуэн с ласковостью потревоженной змеи и так стиснул ладонь мальчика, что у того навернулись слезы.
– Все равно гад! – невольно всхлипнув от боли, нагрубил Имонн, нарываясь на следующую оплеуху.
– Какой неугомонный… сказал же: не дерзи!
Оуэн был недоволен. Так расслабиться. Мальчишка чуть не подписал себе смертный приговор. Разверни он Доспехи, и его пришлось бы убить. А это сейчас ну никак не входило в планы Оуэна.
– Все равно, ты – гад! Ненавижу! Сладил с маленьким, да! Найди себе кого-нибудь по росту, верзила! – продолжал настырно задираться Байя, напрашиваясь на новую оплеуху.
– Грубим недоброму дяде? – покачал головой Оуэн. – Какая отвага, куплю тебе орден… при случае…
За словами последовала увесистая затрещина, от которой голова мальчика мотнулась из стороны в сторону.
– Вижу, брат совсем тебя разбаловал. Не заняться ли мне твоим воспитанием? – промурлыкал Оуэн. Схватил Байю за волосы, дохнул на подростка
– Будь я Марком… – начал он.
– А ты не Марк! – убежденно перебил его Имонн.
– Да, я гораздо круче! – согласился с ним Оуэн.
– Как же, держи карман шире! – громко фыркнул подросток.
Но ехидное замечание осталось пропущенным мимо ушей, Оуэн смотрел на него задумчиво, будто видел впервые.
– Как интересно… Сколько помню тебя – ты все время такой… – дотронувшись до мягких золотистых кудрей, провел костяшками пальцев по мальчишеской щеке. – Сплошная невинность и беззащитность! Ничего мужественного! – критически оглядел он Имонна и вдруг улыбнулся. – Так вот в чем дело! Ты влюблен в него! Поэтому так упорно цепляешься за этот женственный образ, – Оуэн слегка взъерошил его волосы. – А мой растяпа-братец, естественно, ничего не замечает. Ну, что тут скажешь… святая простота!
Рассмеявшись, откинулся на спинку кресла, он больше не удерживал смущенно-нахохлившегося подростка возле себя. Оскорбляющая снисходительность его тона задела Байю за живое.
– И ничего я не влюблен! Все ты врешь! – протестуя, вскочил с кресла мальчик.
– Разве? – не поверил ему Оуэн. – Носить в сердце невысказанную любовь… умножать свои печали… – философски изрек он.
– А вот и нет! – продолжал настаивать на своем Имонн.
– Да ладно, не тушуйся! Я тебя понимаю. Марк такой толстокожий, – Оуэн поправил очки на переносице. – На мои чувства, бессердечный, тоже не отвечает! – и усадил не успевшего ничего возразить Байю к себе на колени. – Хочешь знать… почему? – спросил с таинственным видом. – Все элементарно, дружок… Просто, у Марка нет сердца! – поделился он «страшной» тайной.
– Неправда! Ты врешь! – горячо протестуя, подскочил на ноги Имонн. – У Марка есть сердце! Я знаю! Он добрый и… – мальчик огляделся по сторонам, словно в поисках доказательств. – Марк хороший! Его все любят! Ты один заставляешь его страдать! Он был бы счастлив, если бы только… тебя не было! Никогда не было!
Охватившая Оуэна странная печаль, разбив лед высокомерия, казалось бы, всего на мгновение, сделала его красоту бесконечно ранимой, но и этого хватило бы, чтобы навсегда оставить болезненный, саднящий след в сердце Имонна, если бы тот успел заметить выражение его лица. Но взволнованный тем, что смог, наконец, высказать все, что лежало у него на душе, мальчик ничего не заметил.
Скрыв за глубокой задумчивостью взгляда желание сломать несколько шейных позвонков, Оуэн достал из золотой пачки тонкую черную сигарету, закурил. К сизой струйке табачного дыма примешивался сладковатый аромат вишни. В комнате повисло молчание. Воспользовавшись возникшей паузой, Байя осторожно запустил ментальные щупальца в его сознание; он хотел получить ответ на свой самый первый вопрос.
«Ну-ну…» – мысленно усмехнувшись, Оуэн коварно развернул перед настырным мальчишкой ужасающую картину невыносимых страданий брата. Избитого, окровавленного, в ржавых цепях. Правда, сначала он хотел приковать Марка где-нибудь в мрачном подземелье, кишащем крысами и червями, но потом решил, что во все времена дураков подвешивали вверх тормашками.
Парк. Дыра в бетонном заборе с надписью «не пересекать», полуразвалившийся, заброшенный пакгауз. Разбитые стекла, звон цепей и протяжный, мучительный крик. У Имонна испуганно распахнулись глаза. Он видел опутанное цепями, висящее вниз головой, судорожно корчившееся тело. Слышал, как страшно кричит Марк в голове Оуэна. Кровь отлила от лица мальчика.
– Поторопись, может быть, еще успеешь спасти бедолагу… – «участливо» напутствовал его на прощание Оуэн и помахал рукой, – я положил Марку за пазуху перо одного нашего очень вспыльчивого родственника…
Имонн ахнул. Огненное перо Сузаку! В настоящем огне человек быстро терял сознание, задохнувшись в дыму, а магия пера… Марк будет чувствовать запах горящей плоти, чувствовать, как вздувается пузырями и лопается от ожогов кожа… Снова и снова, пока не сойдет с ума.
– Зверюга! – резанув Оуэна ненавидящим взглядом, Байя бросился бежать из комнаты со всех ног. За ним с грохотом захлопнулась дверь.
Оуэн удовлетворенно хмыкнул – мальчишка заглотил наживку не глядя. Сладко потянувшись, он встал с кресла. Разгладил мятые лацканы пиджака, подмигнул своему отражению в зеркале и покинул номер, оставив дверь открытой. Постояльцы вряд ли сегодня вернутся обратно, да и завтра, похоже, тоже…Пребывая в отличном настроении, он даже соизволил почесать за ушком китайскую собачонку своей спутницы, пока они спускались в лифте. На брюнетке было зеленое, змеиной кожей облегающее ее фигуру платье с глубоким декольте. Несмотря на теплый вечер, она кутала голые плечи в белый норковый палантин. В блестящих волосах, стриженных в короткое каре, широкая лиловая прядь. Изящные руки затянуты в черные, выше локтей перчатки, тонко подведенные брови, ярко-красные губы, шикарная женщина будто сошла в своих лаковых шпильках с обложки глянцевого журнала мод 30-х годов. Так и хотелось, чтобы она курила, с ленивой чувственностью держа в пальцах длинный тонкий мундштук с сигаретой.
Швейцар проводил сногсшибательную пару благоговейным взглядом. Они вышли из отеля. У подъезда их дожидался респектабельно-строгий «Rolls-Royce». Шофер-индус почтительно распахнул дверцу перед хозяйкой. Галантно предложив руку, Оуэн помог своей спутнице сесть в машину.
– Это что, твой десерт? – саркастично заметил он, кивнув на собачку.
– Нет, это мой миленький, сладенький мистер Вонг! Да, пупсик? – его спутница потискала собачонку. Та пискляво тявкнула.
Оуэн слегка поморщился.
– Ну, так проглоти уже, если такой сладенький… Только избавь меня от него поскорей! Знаешь же, как я не люблю этих тявкающих тварей! – потребовал он.
В ответ послышалось тихое шипение. Предупреждая об опасности, всего на мгновение коснувшись капризно надутых губ, показался и исчез кончик раздвоенного языка. В темных глазах промелькнуло что-то ядовитое.
Открывая бар, он пожал плечами. Вопросительно посмотрев на свою спутницу, спросил:
– Мы, кажется, собирались поужинать или я что-то пропустил?
Не ответив, та открыла сумочку, покопавшись в ней, достала шелковую черную ленту, протягивая ему, заметила с явным ехидством:
– Завершенности твоего образа не хватает этого небольшого аксессуара!
Оуэн улыбнулся. Им оказался галстук. Стильный, он как нельзя лучше подходил к его костюму.
– Премного благодарен, сударыня, за вашу заботу, – склонившись к ее руке, он лениво поцеловал тонкое запястье. – Но сегодня… я так возбужден! Эта удавка будет душить меня! – и улыбнулся ей с виноватостью юного шкодника.
Рассмеявшись глубоким, грудным смехом, она перестала дуть губы. Их ждал столик на двоих в самом престижном, недоступном простым смертным, ресторане Нью-Йорка. «Roll-Royсe», величаво вписавшись в поток машин, с крейсерской скоростью направился к мосту через пролив. Солнце почти село. Вечер только начинался.44 глава
Впереди замаячил белый скелет беседки. Свернуть за нее… прямиком через кусты… так короче… Неожиданно темнота схватила Байю за шиворот и рванула, чуть не придушив. Он вскрикнул. Пахнущая ладаном ладонь зажала рот.
– Эй, Бобби… не пугай так мальчишку! Он еще подумает, что мы какие-нибудь хулиганы! Ха-ха-ха!
Приятный, теплый смех принадлежал немного бледному и томному на вид блондину, худощавая фигура которого нарисовалась из темноты. Не старше Марка. Одет с иголочки и сам весь такой аккуратный, будто председатель студенческого совета, молодой человек мог бы показаться очень милым во всех отношениях, если бы не злобный взгляд, каким он смерил мальчика.
– А мы ведь паиньки, верно?! – спросил блондин, обращаясь явно не к Имонну.
– Ну, ты сказанул, Юджин! – раздалось в ответ. – Мы – и хулиганы? Да здесь только паиньки одни и собрались! Правда, Теренс?!
– А то!
Из темноты нарисовался еще один. Этот, весь затянутый в кожу, держал в руках блестящий шлем мотоциклиста. Загасив окурок каблуком, на минуту (что-то привлекло его внимание) повернулся спиной. На куртке, сзади, можно было разглядеть рисунок. На фоне луны щерилась костлявая с косой и лаконичная надпись: «Не забыть – перестать трогать мир!»
«Любитель повыпендриваться!» – сразу же презрительно решил про себя Имонн.
Красиво встряхнув светлыми, по пояс, волосами, байкер представился:
– Будем знакомы, пацан! Я Теренс Фокс! Для друзей… конечно!
Подошел ближе, улыбнулся приветливо, а глянул гадюкой.
«Ши…бан!!» – наконец, догадался Байя. Значит, и тот, кто стоял у него за спиной, зажимая рот, тоже был слугой Оуэна… Урод, знает про Доспехи… вот и руку выкручивает только одну, но больно, до хруста…
– Лисицей… звал меня Шин… – произнес байкер, не спуская с подростка продолговатых желтых глаз.