Брошенная целина

Касмалинский Макс

Мишка соглашался.

Соглашалось озеро, его вода осталась чистой, сегодня не смывали кровь.

А на следующий день в понедельник участковый Некипелов на планерке выхватывал от начальства.

– Футбол он придумал, а показатели кто будет делать? – ругался майор Гомершмидт. – Эти дебилы дерутся, мы раскрываем. Тут и побои, и сто двенадцатая, и хулиганка. Палки! Твои палки. А ты своими руками этот ручей закапываешь. Так всегда было. Уроды друг друга калечат, нам – выгода. Показатели. Сейчас что в отчет писать? Миротворец!

Сашка делал виноватый вид, но в душе радостно, светло улыбался.

Перед поминками

Умер старый Константиныч.

Сын его, мой друг Илюха, сидит на крыльце, отломившемся от

избы. Он промахнулся ногой мимо тапка, на черном носке зреет дыра, с тыльной стороны ладони по хватким пальцам гуляет муха.

Четыре купюры комочком сую Илье в нагрудный карман темной рубашки, тычу костяшками возле плеча – соболезнование. Он склоняет голову влево, смотрит на деньги в кармане, кивает, дергает губами – благодарит.

– Дай закурить, – просит Илья. – Свои оставил, там столы накрывают, – показывает за спину, где в проеме двери висит чистая тюль.

Солнце печет невыносимо, я шагаю в тень, ломая сухие стебли тюльпанов, которые давно отцвели.

– Поминки, значит, – Илюха прикуривает. – Пятьдесят семь. Вот же… Пил, конечно. Но пятьдесят семь… не шибко возраст. Так-то.

Друг смотрит на меня насторожено.

– Отец, есть отец, – говорю, как мне кажется мудро.

– И я про тож, – выдыхает Илья. – То оно и так. А я же ну как? Я же… Вот еслиф я сейчас шоферю, так кто научил? Папка. Я ж уже в восемь лет водить умел. У нас тогда двойка была «Жигули». Да ты помнишь! Красная. Меня посадит на колени, сам педали, жмет, а я рулю. Я в десять лет уже мог движок зиловский перебрать. Все папка. А детей любил! Вон Лешка, когда у нас родился – ну ты помнишь – а папка… такой радый был. Они нам с матерью нормально так помогали. Коляска, куяска… Он в тот кон дрова наваживал и машину еще этим… Поповым продал. Деньги нам с Маринкой, типа для Лехи. Это ж Леха еще в школу не пошел, тока в следующем годе должон, папка ему ружье сделал. Такое из насоса, картошкой пуляет. Мы такие тоже в детстве делали. А Леха поигрался что-то два дня и бросил. Им же только в телефон, да в телефон. А кино смотреть – в комп. А тут воздушка, Лешке не шибко интересно.

Илюха вздыхает, словно разделяя обиду Константиныча, который не смог угодить внуку. С той стороны от крыльца стоит чурка с вбитым в нее топором, рядом валяется несколько поленьев.

– Баню к вечеру подтопить, – говорит Илья. – После всех этих дел. А помнишь, у Кузьминых баня загорелась? Так папка первый прибежал, тушить начал. А так бы перекинулось на сено и все… А папка, считай, спас. Я на седня договорился сено привезти. Думаю, ну его нах косить! Куплю четыре тюка. Дядь Коля Рыбкин покупает – горя не знает. Косить-то тяжко… опять же время… Они корефанились в молодости – папка с дядь Колей. На охоту ездили. Я мелкий был, а помню, сидят на кухне, бутылочка у них, и на печке одна сковородка побольше, другая сверху поменьше – дробь катают. Свинец там плавится и… дробь, да. Это тебе не картошкой из воздушки. Леха тогда даже спасибо деду не сказал… Вахлак. А кто б его воспитывал? Я на работе, Маринка на работе, мамка, конечно, старалась, но… сам понимаешь. Придет дядь Коля помянуть? Не видал его по дороге? Взял я десять водок, самогон есть. Должно хватить. Костя – закодированный, Вовка Быков – закодированный. Прокопич придет – не придет. Да уж…

Илюха встает, пихает ногу в тапок.

– Не идет никто, – говорит он грустно. – Десять пузырей. А мне помпу на ЗИЛу менять, помпа полетела. Я умею, все умею. Папка научил. Это сколько лет прошло? Мне тридцать три, Лешка в седьмом… Много. Много… Млять, что за возраст пятьдесят семь? Ему на вид правда… А!

Илья шагнул с крыльца, обошел чурку с топором, сунул руку в самый огонь крапивы, обвившей штакетник. Из- под забора достал палку, обмотанную проволокой.

– Вот она! – чуть улыбается. – Вот она. Воздушка. Вишь насос примотан. Да мы делали такие тоже. Ты вспомни, трубочку в картошину втыкаешь, потом сюда ее. Как треснет. Ворону, ей-богу, собьет. Ружьишко. Папка сделал… да…

Он бросает ружье обратно к забору. В крапиву.

– Отец, есть отец, – говорит Илюха и смотрит на меня вопросительно и заискивающе.

Я пожимаю плечами.

Константиныч, старый эпилептик, пивший последние тридцать лет, живший в заброшенной бане, ни с кем из родных не общаясь, кравший все, что возможно у ближних и дальних соседей, годами гонявший

семью – илюхины вывихи, сломанный нос тети Нины. Было. Презираемый всем селом, в регулярных похмельных припадках с рвущейся изо рта пеной, и этот топор – сколько раз он был в тебя брошен, Илюха? Обоссаный Константиныч, достающий окурки из мусорки в парке, блюющий у бюста героя войны – таким он запомнился нам.

Но… другу моему хочется, чтобы отец. Чтобы отец, есть отец. Другу хочется так… И ладно. И пусть. Пойдем, помянем.

День рождения

Нужно пойти от молчаливой автостанции направо, пробраться через скверик, между заброшенным героем революции и замороженной стройкой православного храма; и свежий снег хрустит – хрум-хрум, – сухари грызет деревня. Потом возле трех магазинов в ряд, прозванных «Три поросенка», опять направо, в переулок, где поземка путается под ногами, цепляет за штаны, как игривые щенята. Мимо бывшей пимокатки метров сто – там старенькая избёнка с дымящейся трубой. И если присесть на корточки и заглянуть в окно, то можно увидеть стол, накрытый праздничной скатертью, на которой тарелки с разного вида бутербродами, раздербаненым винегретом, рваной шубой селедки, а также селедка без шубы, огурчики, помидорчики, грибочки, сало соленое и копченое, конечно.

Над всем этим возвышается Костя Кудрявцев «Костыль» со стопкой в руке:

– Дорогой Лёха! Э, я присоединяюсь ко всему и желаю тоже, чтоб…. И от себя, и от Натальи, которая понятно, что по уважительным…, но надо самое время выпить за родителей. Дядь Вань! Тёть Рит! За вас! И спасибо, что подарили нам нашего друга, значит, кореша, за вас.

Выпили. Костя в тостах не мастак, но сейчас, кажется, получилось. С любовью оглядел гостей.

Именинник уже окосел после третьего разлива, глаза запотели, похрюкивает: хрх, хрх. Жена его недовольна этим. И не то слово, недовольна! Но вид сохраняет благопристойный. Вот огребёт от нее Лёха, когда гости разойдутся. И день рождения не отмажет. Родители Лёхины – молодцы. Правда, дядя Ваня поседел совсем, но всё равно чувствуется – мужик. Рядом с родителями – Макс с девушкой. Как её? Даша. Молоденькая совсем, не нашего возраста. Да и не нашего круга, не деревенского. Макс из всей компании самый умный, самый удачливый, ему и лучшую девку. Не то, что у Лося жена – Катерина. Вон как ее разнесло! А Лёня Лось – конвейерный едок, молчаливый и сосредоточенный. Следом сидит Юрка – странный человек, честное слово! Все задатки есть, зарабатывал бы нормально, мог бы в городе устроиться. А он чего-то бренчит на своей гитаре, еще на той, которую мы ему на десять лет назад подарили, сочиняет, куда-то отсылает, будто можно славы добиться, не в столице. Хоть бы Маринка его наставила на путь истинный, но нет, она вон наоборот преданно на него смотрит, каждый взгляд ловит. И ведь красивая баба! И весёлая к тому же, компанейская. Мечта! Рядом Ванька Шиллер расположился – лучший друг считается. Они сегодня без пар: Ванька Немец – холостой, Костина жена – на сохранении. Спина потеет от стены – там печка, Лёха дров не пожалел. Из соседней комнаты – звук, будто визг пилорамы – там накрыт стол для детей.

Разговор как волейбол – реплики мне-тебе-ему – и на ту сторону стола.

–Очень вкусно всё.

– Да-да, подтверждаю.

– Юля, а я не могу понять: это в салате что?

– Так, гости, сильно не наедаемся, еще горячее.

– А что у нас на горячее?

– Карпы фаршированные!

– О-о!!!

– Да какие сейчас карпы? Карпулята. Вот раньше карпы так карпы. Мы их вилами били.

– Юрка, наливай на том конце. Кто говорит?

– Ванька пусть.

Иван поднялся со стаканом компота.

– Могу сказать следующее. На подобном мероприятии я присутствую не первый раз. Скажу, что из тридцати дней рождений Лёхи раз двадцать я праздновал. Даже без самого именинника, когда он в армии был, мы отмечали. Лет по шесть нам было первый раз, да? До сих пор помню тети Ритин пирог с паслёном. М-мм! И тост я всегда один и тот же говорил. Подслушал в детстве у взрослых. Главное – здоровье, а остальное купим, достанем, украдем. И теперь желаю того же. Здоровья во всех смыслах. Не только тебе, Лёха, но и всей твоей семье. Даже не то, что желаю, а послезавтра, в воскресенье за это свечку поставлю. Обещаю. В общем, здоровья. Ура!