Брюсов Орден. Ради лучшего будущего
Шрифт:
– Бумаги вез флигель-адъютант Шварценеггер, я лишь находился при нем, – доложил я. – Уже здесь, под Борисовом, его высокоблагородие был ранен и поручил мне завершить начатое.
– Шварценеггер…– словно смакуя, медленно, едва ли не по слогам повторил Чичагов. – Не имел чести знать такого. Из пруссаков, должно быть?
– Полагаю, из австрийцев, ваше высокопревосходительство.
– А, тогда понятно, – кивнул каким-то своим мыслям главнокомандующий. – Что же это вы, поручик, не уберегли государева гонца? – бросил он затем, взламывая сургучную печать на конверте.
– Виноват, ваше высокопревосходительство! Нападение
– Внезапным… Конечно. А когда бывает иначе? – проворчал адмирал. – Проклятый Удино, вон, нашего графа Палена намедни тоже внезапно атаковал… В итоге оставлен Борисов. Добро хоть мост успели сжечь…
Зашелестели разворачиваемые бумаги.
Несколько минут Чичагов внимательно их изучал, то хмурясь, то вдруг светлея лицом, затем выудил из пачки одну и протянул ее полковнику:
– Что думаешь, Роберт Егорович?
Тот быстро пробежал документ глазами.
– Ну, что думаешь? – повторил свой вопрос главнокомандующий.
– Не возьму в толк, откуда Его Величеству может быть все сие ведомо? – проговорил полковник, возвращая бумагу адмиралу. – Про Студянку, про гати, про планы французов?
– В самом деле, откуда? – спросил Чичагов – почему-то меня. – Мы здесь, через реку от Наполеона, только и гадаем о его намерениях, а Его Величество в Петербурге осведомлен обо всем в деталях?
– Не могу знать, ваше высокопревосходительство! – гаркнул я, но, подумав, что миссии моей такой ответ не на пользу, добавил: – Однако ежели мнение мое услышать изволите… Так на то он и Государь, чтобы глядеть дальше нашего. К тому же, как говорится, лицом к лицу лица не увидать – большое видится на расстоянии…
– И где же это так говорится, поручик? – хмуро поинтересовался Чичагов.
– Матушка моя, покойница, бывалоча сказывала, – ответил я, ни на йоту, кстати, не соврав – Есенина мои родители любили и цитировали нередко, к месту и не к месту[1].
– Ну и как, доверимся мнению покойной матери господина поручика? – скептически поинтересовался главнокомандующий у полковника.
– Мое видение дел наших вам хорошо известно, ваше высокопревосходительство! – с жаром проговорил тот. – Наполеон рвется к Минску – к так удачно захваченным нами ранее складам. А это значит, переправляться через Березину французы будут либо здесь, в Борисове, либо, что наиболее вероятно, ниже по течению. Посему, единственное верное решение – то, что мы с вами нынче обсуждали: оставив в крепости корпус генерала Лонжерона, переместить наши основные силы южнее, в село Збашевичи. Студянка – нелепость. Идти от нее можно разве что на Вильно. По болотам. Проще, не мудрствуя, сразу бросить на левом берегу артиллерию, обоз – да и большую часть армии заодно. Не думаю, что Наполеон на такое готов. Однако… – он вдруг умолк.
– Однако? – с нажимом повторил за ним Чичагов.
– Однако приказ Его Императорского Величества не оставляет нам выбора, – резко поменяв тон, холодно продолжил полковник. – Ослушавшись – вовек не оправдаемся, хоть самого Наполеона на аркане приведем со всеми его маршалами. Подчинимся же – упрекнуть нас будет не в чем. Такова была воля Государя – и вот документ о сем…
Ну, это он, понятно, не знал, что через пару дней чернила на доставленном мной письме выцветут без следа, а еще через сутки рассыплется в прах и бумага… Но, ясное дело, ставить командование Третьей Западной армии об этом в известность
– Приказ, да, – задумчиво кивнул адмирал. – Но как же отечеству польза?
– Тут соглашусь с поручиком, – кивнул в мою сторону полковник – без малейшей, впрочем, приязни как во взгляде, так и в голосе. – Сие Государю нашему виднее, будь он и в Санкт-Петербурге… Да хоть в самом Ново-Архангельске[2]! Кто мы такие, чтобы спорить с его прямым приказом?
– Русские офицеры? – снова не столько спросил, сколько констатировал Чичагов. – Нет-нет, Роберт Егорович, вне всякого сомнения, вы правы, – добавил он тут же – заметив, что полковник явно настроен спорить. – Приказ есть приказ. Его Величество повелел – значит, быть по сему. Подготовьте предписания Ланжерону и остальным – мы выступаем… А вы свободны, поручик, – последнее относилось уже ко мне. – Впрочем, ежели желаете лично узреть плоды трудов своих, можете остаться – отправлю вас к генералу Чаплицу. Он у нас занимает позицию напротив этой пресловутой Студянки. Как раз собирался его отзывать сюда – а оно ж вон как обернулось…
– Охотно, ваше высокопревосходительство! – отсалютовал я главнокомандующему. – Но, если позволите, сперва я хотел бы отыскать раненого флигель-адъютанта Шварценеггера и доложить об исполнении поручения. Казаки повезли его к лекарю – увы, не ведаю, куда именно.
– Ступайте, – не стал возражать Чичагов. – Передайте от меня господину адъютанту пожелания скорейшего выздоровления!
– Благодарю, ваше высокопревосходительство! – повторно приложил два пальца к козырьку кивера я и, повернувшись, поспешил прочь.
* **
– Что такое «не везет» и как с ним бороться, издание второе, доработанное, – мрачно просипел Панкратов.
Разыскать его оказалось куда легче, чем я опасался: на выезде из крепости я столкнулся с моим знакомым казачонком Федькой и, ни на что особо не рассчитывая, спросил, не знает ли тот, куда его товарищи отвезли раненого адъютанта.
– Почему не знаю – знаю, – кажется, даже несколько оскорбился тем, что кто-то усомнился в его осведомленности, паренек. – Вот сюды их высокоблагородие и занесли, – показал он аккурат на соседнюю землянку. – Лекарь с ними там нынче.
С врачом, осматривавшим Виктора, мы едва не столкнулись в дверях – когда я влетел внутрь, лекарь как раз собирался выходить.
– Как он? – довольно бесцеремонно ухватив доктора за выцветший лацкан мундира, спросил я.
– Я сделал все, что было в моих силах, – мягко высвобождаясь, ответил тот. – Но с такой раной…
– Он… умер? – внутри у меня все оборвалось.
– Пока нет.
– Но…
– Все в руках Господа нашего, – коротко бросил лекарь и торопливо выскользнул из землянки.
Я же бросился к раненому.
Мой напарник лежал на спине на грубом деревянном настиле. Грудь Панкратова стягивали не первой свежести бинты, глаза были закрыты, дыхание – едва различимым. На мою попытку его позвать – почему-то сделанную вполголоса – Виктор никак не отреагировал.
Совершенно не зная, что предпринять, я дернулся было к выходу, тут же передумав, вернулся к раненому, снова его окликнул – столь же безрезультатно. Наклонился, прислушался – сам не зная к чему – затем, стиснув обжигающе горячее запястье, зачем-то попробовал нащупать пульс, но не преуспел и в этом.