Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Пронин Виктор Алексеевич

— Хочу.

— Мне кажется, вы знаете, кто убил Пахомова.

— А кто это? — спросил Касьянин, но похолодело у него внутри.

— Вы написали об этом человеке уже две статьи и спрашиваете у меня, кто это? — усмехнулся Анфилогов. — Авторитет.

— Ах да, ведь он Пахомов, — всего несколько слов удалось выдавить Касьянину из себя, но он почувствовал, что стало легче. Первые мгновения, когда Анфилогов высказал свое подозрение, миновали, и теперь он снова мог отвечать, осмысливать сказанное следователем. — Это ваше предположение, озарение, наитие?

—

Всего понемногу, — улыбнулся Анфилогов. — Ни одно из этих понятий я в своей работе не отвергаю. А если всерьез… Делюсь наболевшим. Редактор сказал мне, что поручил вам провести журналистское расследование этого ужасного преступления…

— Был такой разговор.

— Вы согласились?

— А почему бы и нет?

— Значит, все–таки согласились? — повторил вопрос Анфилогов.

— Да.

— Вы мне нравитесь.

— Я тоже отношусь к вам с большой симпатией, — признался Касьянин. — Но, может быть, расскажете подробнее, как посетило вас это озарение?

— Очень просто. Вы — единственный человек из живущих в том районе, у которого были основания отомстить, ответить на обиду, на избиение…

— Но я не знал, кто это сделал! Я не видел человека, который избил меня!

— Может быть, и не видели… Такое бывает. Но не исключено, что вы провели собственное расследование, присмотрелись к собачникам, которые шатаются по вашему пустырю, присмотрелись к собакам… В конце концов поняли — вот он, Пахомов, а вот его выродок. Такое могло быть?

— Вполне, — согласился Касьянин.

— Как вы посоветуете мне поступить?

— Думаю, что вам надо позаботиться о доказательствах.

— Правильно… Этим я и занимаюсь. И небезуспешно.

— Поделитесь.

— Дело в том, уважаемый Илья Николасвич, что, на вашу беду, рыжие кокер–спаниели вышли из моды. Лет семь–десять назад Москва была ими запружена.

Сейчас этих собак поубавилось. На вашем пустыре мелькают не то два, не то три кокера. Светло–рыжий — один.

— Да, есть еще темно–каштановый… И, кажется, еще какой–то… пятнами.

— Я видел их всех. Светло–рыжий только у вас. И есть свидетели, которые подтверждают — в тот вечер на пустыре был человек со светло–рыжим спаниелем.

— Пустырь неважно освещен, — начал было Касьянин, но Анфилогов тут же перебил его.

— Да! — воскликнул он почти радостно. — Именно! Мы с вами знаем цену подобным свидетельским показаниям, эта цена невысока. Но есть и другое, Илья Николасвич… Не буду всего перечислять, просто спрошу…

— Спросите.

— Это вы убили Пахомова? Я не настаиваю на том, что именно вы стреляли…

Может быть, попросили кого–либо, наняли… А?

— Даже если бы это было и так, — медленно проговорил Касьянин, осторожно подбирая каждое слово, — я бы не признался. Зачем это мне?

— Но на вопрос вы не ответили.

— На какой?

— Я спросил — не вы ли убили Пахомова? — терпеливо произнес Анфилогов.

— Неужели вы и в самом деле это допускаете?

— И опять не ответили. Вы очень искренний человек, Илья

Николасвич… Мне это нравится. Для вас невыносимо врать, ловчить… И все же?

— Говорят, что признание — это мать доказательств.

— Говорят, — кивнул Анфилогов. — Больше я не буду повторять свой вопрос.

Вы на него ответили.

— Да? — удивился Касьянин. — Даже и сам не заметил, когда…

— Спасибо за откровенность. Но вот что я вам скажу… Вам не меня надо опасаться.

— Кого же?

Анфилогов некоторое время смотрел на Касьяни–на с явным недоумением, потом улыбнулся широко, сверкнув потрясающими своими зубами.

— Прочтите свою же заметку, — сказал он. — Или хотя бы ее название. И вам все станет ясно. Вы же сами утверждаете, что доблестная милиция и крутые братаны работают совместно. Делайте выводы, Илья Николасвич, — Анфилогов поднялся. — Да, кстати, у вас есть оружие?

— Нет.

— Никакого?

— Что значит никакого? — с легким раздражением переспросил Касьянин. — И вилка может стать оружием, и ложка!

— Я спрашиваю об оружии.

— Отвечаю — нет.

— Пусть так, — Анфилогов, похоже, хотел еще что–то спросить, но промолчал, хотя вертелось, вертелось у него на языке какое–то словечко, какой–то совсем маленький, щекотливый вопросик. Нет, не задал, пересилил себя. — Вот мои телефоны, — он положил на стол перед Касьяниным визитную карточку. — Они могут пригодиться. Там указан и домашний номер. Звоните, если возникнет надобность. В любое время.

— Спасибо, — ответил Касьянин с легким, еле заметным равнодушием, давая понять, что звонить он вряд ли соберется.

— Повторяю — в любое время, — настойчиво, с нажимом произнес следователь.

— А оружие… Я бы на вашем месте завел себе что–нибудь. В установленном законом порядке, разумеется.

— А что посоветуете?

— Что–нибудь стреляющее, бабахающее, громыхающее… Всего доброго, Илья Николасвич, — следователь протянул руку. — Мы с вами еще увидимся.

— Скоро? — Касьянин попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, он это и сам понял — нечто вроде кривоватой, жалкой гримасы удалось ему изобразить на своем лице.

— В самое ближайшее время, Илья Николасвич, в самое ближайшее время.

Передавайте привет Яшке… Приятная собачка.

— При чем тут Яшка? — удивился Касьянин.

— Видел сегодня… Во дворе. Ваш сын его выгуливал. Степаном зовут?

— Степаном.

— Поболтали мы немного… С Яшкой познакомился… Кстати, ему опять от кого–то досталось… Свежие раны, а?

— Собачья жизнь всегда полна неожиданностей, — Касьянин пожал плечами. — Так–то оно так, — Анфилогов улыбнулся. — Но, судя по характеру Яшкиных повреждений, досталось ему этак пару суток назад… Примерно в то же время, когда кто–то всадил заряд дроби в морду большой черной собаке… И точно такой же заряд достался ее хозяину… Собаке повезло, выжила, а вот с хозяином хуже… Истек кровью. Перебита сонная артерия. Да что там перебита, вся шея в месиво превращена.