Будь хорошей, девочка
Шрифт:
Только теперь я мог не бояться, что упаду, потому что она тоже призналась.
— Почему ты улыбаешься? — малышка доверчиво прижалась к моему плечу, и я улыбнулся, понимая, что она не видит мое лицо. Но все равно ощущает улыбку.
— Потому что ты позволила парашюту раскрыться.
Марина непонимающе моргнула и слегка нахмурилась.
— Надо было сказать, что ты под кайфом, я бы не принимала твои слова… Аааа, — ткнулся носом в её шею, и она, не
Тон строгой училки до ужаса позабавил, и я тут же представил Марину в белой блузке и черной мини-юбке сидящей на столе.
— У тебя есть… — отвлекся, когда заметил, что к приемному покою подъехала машина, из которой вышли родители Марины.
Малышка сразу стала серьезной, и я снова ощутил страх, что потеряю её.
— Мне надо идти, — она спохватилась, глядя на свои больничные тапки, и я, не споря, вышел из машины и поднял её на руки, продумывая в голове варианты, что сказать её близким. — Не бросай меня, ладно?
Робкий голос прервал ход мыслей, и я посмотрел в любимые глаза.
— Не брошу. Даю слово.
глава 26
Примерно через полчаса уговоров нас пустили в палату, где с видом умирающей королевы лежала Ника.
— Мама! — заметив родителей, сестрица тут же ударилась в слезы, даже не обратив внимания на нас с Никитой.
Мама быстрым шагом подошла к кровати и обняла Веронику, содрогаясь от тихих рыданий, а папа встал рядом с ними, неловко прокашливаясь.
Эта сцена выглядела трогательно, и вид плачущей мамы подействовал и на меня, поэтому Никита поспешил увести меня из палаты к посту, где сидела медсестра.
— Скажите, а с Савельевой что случилось? — услышав мой голос, женщина покосилась на Никиту, и тот, бросив на меня короткий взгляд, отошел к кулеру в нескольких метрах от нас.
— Подозрение на эндометриоз, — не понимала ничего в этих врачебных терминах и нахмурилась, но медсестра решила пояснить. — Кровотечение открылось, сейчас обезбол вкололи, а завтра гинеколог её осмотрит.
— А что с ребенком, его удалось спасти? — машинально поднесла руку ко рту, готовясь к худшему, но слова, сказанные ровным тоном, выбили почву у меня из-под ног.
— Каким ребенком? Савельева не беременна. Просто гормональный сбой, завтра доктор назначит лечение.
Не беременна.
— То есть…
— Марин, — Никита подошел и, коснувшись моей щеки, озабоченно нахмурился. — Ты в порядке? Может, уедем?
— Ника не беременна.
Ни один мускул на его лице не дрогнул, и Никита продолжил ласкать меня взглядом.
— Я знаю. Говорил же тебе.
— Господи, — ткнулась ему в грудь и зажмурилась,
Сердце щемило, нос заложило, и голос звучал глухо из-за переполнявших эмоций.
— Давай уедем прямо сейчас.
— Нет, — так резко, что сама поразилась. — Я должна увидеть её.
— Тебе нельзя волноваться…
— Пожалуйста. Дай мне пять минут, а потом мы уедем. Обещаю.
У палаты Ники мы наткнулись на папу. Тот вышел и растерянно посмотрел на нас.
— Ты чего такая бледная? — беглый взгляд на стоящего рядом Никиту и пристальный на меня. — Тебе бы присесть.
— Пап…
— Владимир Николаевич. Я люблю вашу дочь и прошу у вас разрешения жениться на ней, — мы с папой ошарашенно уставились на Никиту, и тот легонько сжал мою руку и лукаво мне улыбнулся.
— Вы же расстались, — папа косил под дурачка, но уверена, все понимал. Просто хотел вытянуть из Никиты подробности.
— Я хочу жениться на Марине, — притянул он меня ближе и собственническим жестом обнял за талию, украдкой поглаживая живот.
Папа несколько секунд сверлил Никиту взглядом, а потом вздохнул и посмотрел на улыбающуюся меня. Не выдержала и опустила голову, ощущая, как сердце поет, а с лица не сходит рвущаяся наружу радость.
— Матери пока не говорите. Я сам скажу. Завтра.
Кивнула, чувствуя, что рука на животе едва заметно расслабилась, и накрыла её своей, переплетая наши пальцы.
— Ладно. Спасибо, пап, — заметила в родных глазах искорку тепла и, повинуясь порыву, шагнула папе навстречу, и он тут же смял меня в медвежьих объятиях. — Спасибо.
Сморгнула слезы и, сжав папу, насколько хватило сил, отстранилась, шмыгнув носом.
— Повнимательнее, — папа строго посмотрел на Никиту, и тот серьезно кивнул.
— Есть!
Из палаты вышла мама, и, заметив руку Никиты на моем плече, нахмурилась, но папа подцепил её под локоть и потянул к лестнице.
— Идём, пускай дети поговорят.
— Вов, но я дочь не видела уже сто лет… — попыталась она запротестовать, но папу не переубедить.
— Идём-идём! Завтра поболтаете.
И они оба скрылись на лестнице, оставив нас одних у двери палаты.
— Подождешь в коридоре? — видела, что Никита напрягся, но спорить не стал, и, коснувшись моих губ, коротко кивнул.
— Не забывай, — он метнул взгляд на безымянный пальчик моей правой руки, на котором поблескивало кольцо, и улыбнулся. — Назад дороги нет.
Знаю. Её уже давно нет.
С той самой ночи, когда ты впервые меня поцеловал.
— Привет, — вошла в палату, и в нос тут же ударил запах маминых духов. — Как себя чувствуешь?