Будь моим этой ночью
Шрифт:
Молино лежал под ним, уставившись на него широко открытыми глазами. Сердце его отчаянно трепыхалось. Затем Шапель вдруг почувствовал у своей груди острый конец деревянного колышка. Юноша оказался столь же бесстрашным, сколь и испуганным, и к тому же первым человеком за долгие столетия, который не только мог, но и готов был убить Шапеля, если в том возникнет необходимость. Уже одно это помогло молодому священнику завоевать уважение вампира, а впоследствии и его дружбу. И именно из-за этой дружбы Шапелю порой бывало так тягостно наблюдать за тем,
Точно так же, как в ней никогда не будет второй Прю.
Теперь Шапель находился у себя в комнате, почти полностью оправившийся от действия солнца и яда. Молино вернулся с вестью о выздоровлении Прю, а также заверениями, что семейный врач Райлендов не станет даже пытаться осмотреть Шапеля.
— Как она чувствует себя сейчас? — осведомился Шапель, откинув одеяла на кровати. В комнате было темно, но он знал, что солнце уже клонилось к закату; и чувствовал, как блаженный покой постепенно овладевает его телом.
Молино подошел к окну и раздвинул занавески, впуская в комнату последние лучи уходящего дня. Шапель слегка поморщился, так как глаза по-прежнему оставались чувствительными, однако никакой боли не почувствовал.
— Мадемуазель Райленд, как ожидается, скоро полностью оправится после своего недавнего злоключения. Насколько я понимаю, этим вечером она присоединится к нам за ужином.
В груди Шапеля все сжалось. Сможет ли он сам присутствовать за ужином или нет, до сих пор оставалось неясным.
— Думаешь, я выгляжу достаточно представительным, чтобы появиться за обедом?
О том, как он выглядел со стороны, Шапель мог судить лишь по собственным ощущениям, а его высокий порог боли не всегда позволял дать надежную оценку. В зеркало же он смотрелся лишь в случае крайней нужды.
Священник улыбнулся:
— Твои щеки еще розовеют после ожога, но в остальном ты выглядишь вполне здоровым и очень мужественным.
Брови Шапеля изогнулись.
— Мужественным? Думаешь, дамы при моем появлении лишатся чувств?
Молино моргнул:
— Это что, шутка? Видимо, после всего случившегося ты и впрямь не собираешься умирать.
— Ну, тут нет ничего необычного, — отозвался Шапель, проследовав по ковру в сторону небольшой ванной комнаты, примыкавшей к спальне. Роузкорт мог похвастаться всеми самыми современными предметами роскоши, из которых Шапелю особенно пришлась по душе красивая глубокая ванна, в которой можно было принимать и душ.
— Мне хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать, сколько раз за последнее время ты снисходил до шутки.
Шапель остановился у дверей ванной комнаты:
— В самом деле? Не может быть.
Он и впрямь не мог поверить, что производил на окружающих
Молино кивнул:
— О да!
— И как только ты выносишь мое общество?
— Моего остроумия хватит на нас двоих.
Рассмеявшись, Шапель вынужден был с ним согласиться.
— В действительности, — начал его друг, смахивая ворсинки с рукава пиджака и старательно избегая при этом взгляда Шапеля, — с тех пор, как ты приехал в Роузкорт, ты стал сам на себя не похож. И эта перемена в тебе весьма… приятна.
Сорвав с себя запачканный халат, Шапель повернул краны и обнаженным залез в ванну. Вода, бурлившая вокруг его лодыжек, была приятно теплой. Из кувшина рядом с ванной он взял горсть трав, которые должны были способствовать заживлению его ран, и добавил их в воду.
— Ты думаешь, все дело в Прю?
Священник казался самим олицетворением невинности.
— А почему я должен так думать?
Потому, что Шапель знал сам: это было чистой правдой. Потому, что именно благодаря Прю он чувствовал себя живее, чем… чем когда бы то ни было.
— Очень скоро я снова стану прежним, так что не беспокойся. — Хотелось, чтобы эти слова прозвучали как можно беззаботнее, но ничего не вышло.
Молино заметно погрустнел:
— Именно это меня и беспокоит в первую очередь.
У Шапеля не нашлось что ответить.
Приняв ванну, Шапель вернулся в спальню, одетый в чистый халат из плотного черного шелка. Отдых в сочетании с ванной помог ему восстановить силы. Не было причин, почему бы ему не сойти вниз и не присоединиться к Прю — и, разумеется, к остальным — за обедом.
Он тщательно вытер волосы мягким, пушистым полотенцем. Нынешние времена испортили его и часто заставляли чувствовать себя избалованным, словно женщина. Теперь даже мужчины без стеснения пользовались душистым мылом. А ведь он еще помнил те годы, когда приходилось купаться в холодных ручьях, не имея под рукой ничего, кроме песка, чтобы соскрести грязь с кожи.
По правде говоря, ему даже нравилось это душистое мыло — оно пахло сандаловым деревом.
— Ты разговаривал с Маркусом? — осведомился он, заметив, что Молино все еще находится здесь, пристроившись в кресле у окна. Дневной свет уже почти угас, и закат представлял собой огромное оранжевое пятно на фоне фиолетового неба.
Священник с опечаленным видом кивнул:
— Да. Он позаботился о теле убитого человека.
Что ж, хорошо. Меньше всего они сейчас нуждались в том, чтобы местные власти шарили вокруг, задавая вопросы.
— И что он с ним сделал?
— Я не стал его об этом спрашивать потому, что не хочу знать. Он лишь заверил меня, что даже если тело найдут, на нем не осталось никаких улик, позволяющих связать его с Райлендами.
— Это все, что имеет для нас значение. — Раз тело находится за пределами Роузкорта, сыщики скорее всего решат, что несчастный был убит грабителями. — А что еще сказал тебе Маркус? Он его нашел?