Будь моим этой ночью
Шрифт:
Только после этого Шапель поднял голову. Одним осторожным движением языка он зализал ее рану и затем укусил себя за запястье, даже не поморщившись. Он прижал ранку к ее рту, побуждая Прю выпить из нее. Она слабо пыталась это сделать. Ее шея задвигалась от усилия.
Потом — ничего. Только ее губы были по-прежнему прижаты к его коже.
Слишком поздно. Он явился слишком поздно.
Оставалось лишь молиться.
Глава 23
Ее похороны состоялись два дня спустя.
День выдался солнечным и ярким,
В часовне Роузкорта, где обычно проходили все погребальные церемонии с тех пор, как дом перешел к семье Томаса, состоялась поминальная служба. Как и подобало столь богатой и влиятельной фамилии, как Райленды, на ней присутствовало множество скорбящих родственников и знакомых. Люди, не видевшие Прю месяцами или даже годами, пришли отдать ей последнюю дань уважения, а заодно и подкрепиться закусками и освежающими напитками, которые были позже приготовлены для них в Роузкорте.
Многие выглядели совершенно искренними в своем сочувствии, и Томас Райленд был признателен им за добрые слова, хотя больше всего ему сейчас хотелось остаться наедине со своей семьей. Были и такие, кто рассматривал похороны как еще одно событие светской жизни, удобный случай поделиться сплетнями об удачах и неудачах других. Эти люди благоразумно старались не попадаться на глаза Томасу без необходимости.
Прюденс так долго болела, говорили наиболее искренние из них, поэтому только к лучшему, что она наконец-то обрела покой. Да, соглашался Томас. По крайней мере она не оставила после себя детей. И то верно, вторил им он. Со временем боль утраты утихнет, и он снова сможет радоваться жизни. В конце концов, Прю теперь находилась в лучшем из миров.
С этим Томас соглашался от всего сердца.
Было уже поздно, когда последние из скорбящих покинули усадьбу. Оставшись наконец в обществе домочадцев, Томас отпустил слуг, дав им по случаю траура лишний выходной и предупредив, что семья не хочет, чтобы ее беспокоили. Слуги, многие из которых знали Прю еще ребенком, принесли ее отцу свои соболезнования и выслушали в ответ слова сочувствия с его стороны. Затем Томас присоединился к своим родным в библиотеке. Уже почти совсем стемнело, и он дал знак Джеймсу раздвинуть драпировки. Кэролайн налила отцу вина и передала ему рюмку, когда тот опустился в свое любимое кресло.
— Слава Богу, все уже позади. Когда я умру, то прошу не устраивать никаких похорон. Просто заройте меня в землю, и этого будет достаточно.
Со стороны двери раздался тихий смешок:
— Не думаю, что деревенским кумушкам это придется по душе.
Едва Шапель и Прю вошли в комнату, как все головы тут же повернулись в их сторону.
— Ну наконец-то вы проснулись! До чего же приятно, должно быть, проспать собственные похороны.
Это шутливое замечание принадлежало Маркусу. Он и отец Молино специально вернулись в Англию ради этого дня.
Прю в ответ только с добродушным видом махнула рукой.
— Не сомневаюсь, что вы тоже
Кэролайн поднесла им обоим по бокалу вина. Беременность скоро не позволит ей появляться на публике, однако сейчас было приятно смотреть на ее округлившийся живот.
— Я знала, твои похороны станут испытанием тем более тяжким, дорогая, что в действительности ты не умерла.
Прю искоса взглянула на Шапеля:
— Да. Забавно, не правда ли?
Неужели его щеки покрылись при этих словах румянцем? И неужели возможно, чтобы он выглядел в ее глазах еще блистательнее, чем в тот вечер, когда они встретились впервые? Наверное, дело было в ее обострившихся до предела чувствах или же в том, что она любила его так горячо, что готова была кричать об этом с вершины самой высокой скалы.
— Вот уж никогда не думал, что этот день когда-нибудь настанет, — заявил отец Молино, расположившийся в кресле у камина. — И я очень рад, что ошибся.
— Так ты готов, мой друг? — спросил у него Шапель.
Священник кивнул.
Молино встал и занял место перед ними обоими. Они стояли лицом к лицу, повернувшись боком к остальным собравшимся в комнате. Улыбнувшись, Шапель взял ее руки в свои. Он, судя по всему, нимало не нервничал, негодяй! Прю же дрожала, будто осиновый лист. Даже умирая, она так не боялась. Не каждый день девушка приносила клятву вечной любви, которая и правда была вечной.
Шапель, похоже, нимало не смущался, принося ту же самую клятву. Это согрело душу Прю и успокоило ее.
То, что он сделал, было настоящим чудом. Шапель не объяснил ей, что именно заставило его вдруг изменить решение, и сказал лишь, что не сможет прожить еще шесть столетий без нее. Тогда Прю в шутку ответила, что, если его намерения настолько серьезны, ему лучше опуститься перед ней на одно колено и сделать предложение по всей форме.
Так он и поступил. И конечно, она ответила ему согласием.
Затем Шапель сообщил, что им придется устроить ей мнимые похороны, поскольку весь приход ожидал со дня на день ее кончины. Доктор Хиггинс мог счесть ее внезапное и полное выздоровление более чем странным, в особенности учитывая, что он, как никто другой, понимал всю тяжесть ее состояния. К моменту «смерти» от Прю оставались лишь кожа да кости, а теперь ее фигура снова приобрела приятную округлость, как до болезни. Такую перемену нельзя было объяснить даже чудом.
Поэтому пришлось убедить всех, даже слуг, в том, что она умерла, и устроить пышное погребение — разумеется, без доступа к телу. Все это время Прю и Шапель были заперты в его комнате, где проводили часы бодрствования, предаваясь всем мыслимым плотским наслаждениям. Это было так чудесно, что Прю не испытывала ни малейшего чувства вины.
Она также узнала, что они были способны питаться друг другом. Пусть это и не могло поддержать их долго, но зато существенно урезало потребность пить ради выживания человеческую кровь. Кроме того, Шапель взял ее с собой в лондонский бордель, владелица которого знала об их породе, и научил, как правильно питаться.