Будь моим этой ночью
Шрифт:
Обед оказался очень вкусным, и Прю постаралась съесть сколько возможно, хотя и не очень много. Большую же часть времени она прислушивалась к разговорам за столом. Возможно, почти все они не отличалась глубиной, а веселье могло показаться напускным, но Прю понимала, что родные старались ради нее, и еще больше любила их за это. Даже ее зятья поддались общему настроению, рассказывая разные забавные истории и отпуская шутки, часто в адрес самой Прю. Шапель присоединился к ним, и хотя между ним и отцом Прю все еще проскальзывало некоторое напряжение, оба старались по
Какая сентиментальная, но все же романтическая мысль — что Шапель будет присматривать за семьей Прю в течение последующих пяти поколений или больше, потому что его сердце будет все еще полно ею. Эта мысль наверняка заставила бы Прю рассмеяться, если бы она принадлежала кому-то еще. Сейчас же вместо этого она смеялась над каким-то замечанием своего зятя Джеймса по поводу маленького роста Джорджианы долго и заразительно, чего с ней не случалось уже очень давно.
Прю все еще хохотала, когда внезапная острая боль пронзила ее, словно лезвием бритвы. Приступ оказался настолько сильным, что он буквально выбил ее из кресла, она не успела ухватиться за краешек стола и рухнула на пол.
Шапель подскочил первым, хотя и сидел по другую сторону стола. Без сомнения, он преодолел разделявшее их расстояние одним прыжком. Заметили ли это ее родные или же были слишком потрясены и подавлены, глядя, как она корчится на полу?
Шапель подхватил Прю на руки — осторожно, но она все же слабо вскрикнула.
— Прю?
Боже, до чего же тягостно ей было слышать столько уязвимости в его голосе. Он был ее защитником, ее вампиром. Ему следовало быть сильным. Гораздо сильнее ее самой.
Знакомые черты Шапеля расплывались перед взором Прю.
— Отнеси меня в мою комнату.
Глава 22
Три дня.
Три дня ожидания, в течение которых Прю то приходила в себя, то снова погружалась в бессознательное состояние. Она умирала, и Шапель не знал, успеет ли попрощаться с ней и суждено ли ему снова услышать ее голос.
Он явно заслуживал пощечины за то, что в такую минуту думал о себе. Сейчас имело значение лишь то, что Прю не чувствовала боли, остальное было не важно.
Разумеется, ее родные страдали, и очень. Шапелю трудно было даже взглянуть в их сторону. Все они старались заботиться о нем и поддерживать его, насколько хватало сил, но Шапель понимал, что им было за что его упрекать. Вряд ли в глубине души они испытывали к нему добрые чувства, и он задавался вопросом — уж не возненавидели ли они его за то, что он отказался «спасти» Прю, превратив ее в вампира? Такого же как и он сам.
Пришла телеграмма от Молино, который был весьма расстроен последними известиями о здоровье Прю. Он и Маркус посылали ей свои молитвы и наилучшие пожелания, обещая вернуться в Англию как можно скорее. Им пока еще не удалось напасть на след Бишопа, однако Шапеля
Женщина, которую он любил.
Шапель сидел на полу рядом с комнатой Прю, ожидая своей очереди ухаживать за ней. Ее семья распределила между собой дневные часы, однако ночи принадлежали ему одному. Он просыпался как можно раньше, и каждый раз на столе его поджидала маленькая бутылочка с кровью. Шапель не спрашивал, откуда она бралась, и никто не вызвался ему объяснить. Вопреки утверждениям мистера Стокера вампирам вовсе не обязательно наедаться до бесчувствия, чтобы поддержать существование. До тех пор пока в их организме присутствовала человеческая кровь, все было в порядке. Одной пинты обычно хватало на пару дней, если вампир не тратил слишком много энергии. А для того чтобы дежурить у постели Прю, вообще не требовалась энергия.
Шапель подозревал, что бутылочки с кровью приносила Кэролайн, оказавшаяся наиболее восприимчивой к его натуре и потребностям из всей родни Прю, однако ему не хотелось, чтобы она подвергала опасности не только свое здоровье, но и здоровье своего будущего ребенка, делясь с Шапелем своей кровью. Впрочем, Кэролайн вовсе не выглядела ослабевшей, а только глубоко опечаленной.
Дверь в комнату Прю распахнулась, и Шапель тут же вскочил на ноги. Матильда уставилась на него широко открытыми карими глазами.
— Пожалуйста, не надо больше так делать, — произнесла она, поднеся руку к сердцу.
— Извините меня.
Матильда кивнула. Он услышал, как ее пульс постепенно возвращается к норме.
— Да, конечно. Прю зовет вас.
Внутри Шапеля все встрепенулось от радости.
— Она пришла в себя?
Еще один кивок.
— Да. Она очень слаба, но говорит, что не сможет заснуть, пока не повидается с вами. — Глаза Матильды наполнились слезами. — Мне кажется, она… Только не переутомляйте ее, прошу вас.
Она тотчас отвернулась, однако Шапель все же успел заметить, как сестра Прю украдкой вытерла глаза. Ее страх эхом отозвался в его собственной душе. Неужели это конец? Неужели время, отведенное Прю, на исходе?
Он медленно открыл дверь в ее комнату и вошел. Было темно, если не считать лампы на туалетном столике.
— Шапель? — Голос Прю был тихим и тонким. — Это ты?
— Да, — хриплым шепотом отозвался он. — Это я.
Призрачная рука приподнялась вверх.
— Пожалуйста, посиди рядом со мной.
Прю выглядела такой маленькой и хрупкой, лежа в огромной кровати. Ее густые волосы разметались по белоснежной подушке, лицо было почти столь же бледным, с впалыми щеками и темными кругами под глазами. И куда только подевалась его прежняя Прю? Не так давно она говорила, что не хочет, чтобы он увидел, во что превратит ее болезнь, и Шапель ответил, что его это не заботит и он никуда от нее не уедет. Он говорил тогда совершенно искренне, но, Боже правый, как же ему хотелось остановить время — не ради себя, но ради Прю и ее семьи.