Будда на чердаке. Сборник
Шрифт:
«Этим чертовым американцам нельзя доверять».
Один мужчина из Сакраменто уезжал с пустыми руками. Он весь дрожал и выкрикивал что-то нечленораздельное. Асаё — самая красивая из нас — уезжала из Редвуда с тем же самым ротанговым чемоданом, который купила на пароходе двадцать три года назад.
«Он все еще как новенький!».
Ясуко покидала квартиру в Лонг-Бич, забрав с собой лишь письмо от мужчины, который не был ее мужем; она аккуратно положила его на дно сумочки. Масаё уезжала, успев попрощаться с младшим сыном Масамити, который лежал в больнице в Сан-Бруно, где ему неделю спустя предстояло умереть от свинки. Ханако кашляла и подозревала, что серьезно больна, но на самом деле у нее была самая обычная простуда. Мацуко страдала от головной боли. У Тосико поднялась температура. У Сики началась истерика. Мицуё сильно тошнило, и вскоре выяснилось,
«Я посадила их своими руками».
Миёси горевала по любимой лошади. Сацуё ждала своих соседей, Боба и Флоранс Элдридж, которые обещали прийти попрощаться. Цугино уезжала со спокойной совестью, потому что перед отъездом склонилась над колодцем и открыла ему страшную тайну, которую хранила много лет.
«Я насыпала пепла в рот своему новорожденному ребенку, и он умер».
Киёно расставалась со своей фермой на Уайт-роуд в убеждении, что наказана за грех, совершенный в прошлой жизни.
«Наверное, я наступила на паука».
Сецуко, прежде чем покинуть свою ферму в Гридли, перерезала на заднем дворе всех кур. Тиэ покидала свой дом в Глендейле, горюя по старшей дочери Мисудзу, которая пять лет назад бросилась под трамвай. Сутеко, у которой не было детей, уезжала, охваченная чувством, что жизнь прошла мимо. Сидзуэ покидала рабочий лагерь номер восемь, что на Вебб-Айленд, бормоча сутру, о которой не вспоминала тридцать четыре года.
«Мой отец каждое утро читал ее перед алтарем».
Кацуно покидала прачечную своего мужа в Сан-Диего, бормоча: «Пожалуйста, кто-нибудь, разбудите меня». Фумико, прежде державшая меблированные комнаты в Кортленде, просила у всех прощения за обиды, которые она, возможно, им причинила, пока муж не приказал ей держать язык за зубами. Мисуё уезжала, сердечно простившись со всеми и ни на кого не держа зла. Тиёко, которая всегда настаивала, чтобы ее звали Шарлотта, теперь требовала, чтобы ее звали Тиёко.
«Больше мне не придется менять имя».
В чемодане Иё звонил будильник, но она не стала его доставать. Кимико забыла на кухонном столе сумочку, а когда спохватилась, возвращаться было поздно. Харуко оставила на чердаке маленькую бронзовую статуэтку смеющегося Будды, который продолжал смеяться после того, как дом опустел. Такако спрятала в подвале под кухней мешок риса, чтобы ее семье было чем питаться, когда они вернутся обратно. Мисаё оставила на крыльце пару деревянных сандалий, словно в доме по-прежнему кто-то жил. Року отдала серебряное зеркало своей матери соседке Луизе Хастингс, и та обещала сохранить зеркало до ее возращения.
«Я сделаю для тебя все, что в моих силах».
На шее у Мацуё красовалось жемчужное ожерелье, которое ей подарила хозяйка, миссис Бантинг, в благодарность за то, что она двадцать один год содержала в безупречном порядке ее дом в Уилмингтоне.
«Половину моей жизни».
В сумочке у Сумико лежал конверт с деньгами, полученный от второго мужа, мистера Хоуэлла из Монтесито, который в последний момент сообщил ей, что никуда не собирается уезжать.
«Она вернула ему кольцо».
Тиёно из Колмы думала о младшем брате Дзиро, которого летом 1909 года отправили в лепрозорий на острове Осима.
«С тех пор мы о нем не говорили».
Аюми из Эденвилля беспокоилась, не забыла ли положить в чемодан свое счастливое красное платье.
«Без него мне не будет удачи».
Нагако из Эль-Серрито сожалела о том, что не успела сделать.
«Перед отъездом я хотела воскурить фимиам на могиле своего отца».
Ее дочь Эвелин без конца повторяла: «Поспеши, мама, а то опоздаем». Среди нас была женщина поразительной красоты, которую никто прежде не видел. Она без конца моргала и растерянно озиралась по сторонам. Говорили, что муж держал ее взаперти, в подвале дома, чтобы другие мужчины на нее не заглядывались. Мужчина из Сан-Матео вез с собой комплект клюшек для гольфа в кожаном чехле и ящик виски «Олд Парр».
«Я слышал,
Среди нас был мужчина, имеющий духовный сан, — преподобный Сибата из Первой баптистской церкви, он убеждал всех покаяться и простить обиды. Другой, в лоснящемся коричневом костюме, — повар Канда из ресторана «Ябу нудл» — убеждал преподобного Сибату оставить нас в покое. Среди нас был чемпион по рыбной ловле из Писмо-Бич, который вез с собой любимую бамбуковую удочку и сборник стихотворений Роберта Фроста.
«Это все, что мне действительно нужно».
Среди нас была компания игроков в бридж из Монтерея, которые без конца обменивались шутками и хохотали. Семья издольщиков из Паджеро, которые думали лишь о том, доведется ли им снова увидеть свою долину. Несколько загорелых мужчин, у которых не было ни семьи, ни дома.
«Они много лет подряд кочевали, перебираясь в те края, где созревает урожай».
Был среди нас и садовник из Санта-Марии, который вез с собой роскошный рододендрон и полный карман семян. Владелец бакалеи из Оушенсайда, он вез с собой совершенно бесполезный чек, выписанный водителем грузовика, купившего все оборудование его магазина. Фармацевт из Стоктона, который уезжал, не имея возможности воспользоваться страховкой, по которой платил два с половиной года. Владелец птицефермы из Петалумы уезжал в уверенности, что через три месяца нам разрешат вернуться. Среди нас была пожилая элегантная женщина из Бербанка, с величественной осанкой и гордо поднятой головой. «Ни дать ни взять, дочь самурая Ода», — заметил кто-то. «На самом деле это жена коридорного Гото», — добавил другой. Среди нас был мужчина, которого только что выпустили из тюрьмы Сен-Квентин и который успел наделать долгов едва ли не во всех магазинах города. «Самое время сматываться», — заявил он. Студентки колледжа в черных габардиновых брюках — наши старшие дочери — по-прежнему носили на свитере значки с американским флагом, на шее — медальоны с эмблемой общества «Фи-Бета-Каппа». Красивые молодые люди в безупречно отглаженных костюмах — наши старшие сыновья — напевали гимн Беркли и обсуждали игры следующего сезона. Молодожены в одинаковых лыжных шапочках все время держались за руки и, казалось, никого вокруг не замечали. Пожилые супруги из Мантеки продолжали бесконечный спор, который начали в день знакомства.
«Поражаюсь, какие глупости ты говоришь…»
Мужчина из Аламеды, одетый в форму Армии спасения, без конца выкрикивал: «Бог есть любовь! Бог есть любовь!» Мужчина из Юба-Сити уезжал вместе с дочерью Элеанор, наполовину ирландкой. Утром ее привезла женщина, которую он бросил много лет назад.
«До прошлой недели он и знать не знал, что у него есть дочь».
Фермер из Вудленда, перед отъездом перепахавший грядки, на которых уже созревал урожай, весело насвистывал «Земля Дикси». Вдова из Ковины перед отъездом сдала дом какому-то доктору, который обещал регулярно высылать ей плату. «Боюсь, я совершила большую ошибку», — вздыхала она. Молодая женщина из Сан-Хосе держала в руках букет роз, присланный ей неизвестным поклонником, который давно обожал ее издалека. Дети из Салинаса несли в руках охапки травы, которую нарвали утром на своем дворе. Дети из Сан-Бенито и Напы еле переставляли ноги, так как матери заставили их надеть едва ли не всю одежду, какая у них была. Маленькая девочка, которая жила на миндальной ферме в дальнем районе Оукдейла, никогда не видела такого количества людей и теперь, еле живая от страха и смущения, прятала лицо в складках материнской юбки. Три маленьких мальчика из сиротского приюта в Сан-Франциско с радостью предвкушали первую в жизни поездку на поезде. У восьмилетнего мальчика из Плейсервилля на спине был рюкзачок, собранный приемной матерью, миссис Лурман, которая обещала, что он вернется домой в конце недели. «А теперь поезжай, повеселись хорошенько». Мальчик из Лемон-Коув льнул к старшей сестре. «Если бы не она, я бы не сумела вытащить его из дома», — сказала его мать. Девочка из Кернвилля держала в руках маленький картонный чемоданчик со сладостями и игрушками. Девочка из Хебера прижимала к груди красный резиновый мяч. Пять девочек из Селмы — дочери Мацумото, — как всегда, наперебой старались привлечь внимание отца. Поговаривали, у одной из них дурной глаз. У братьев-близнецов из Ливингстона правые руки были перевязаны, но совершенно здоровы. «Они любят такие штуки», — объясняла их мать. Шестеро братьев с клубничной фермы в Домингесе были в высоких ковбойских сапогах, защищающих от змеиных укусов. «Нас ждет много опасностей», — сказал один из них.