Буддизм: Религия без Бога

Альбедиль Маргарита Федоровна

Однако монахи, как и правители, не поняли наставлений Бодхидхармы, и тот удалился в пещеру, сел лицом к стене и провел в медитации девять лет. Однажды, погрузившись в глубокое созерцание, он заснул, а проснувшись, рассердился на самого себя, вырвал свои ресницы и бросил их на землю. Из них будто бы вырос первый чайный куст. С тех пор буддисты во время долгих медитаций пьют чай, взбадривая себя. «Дух чанъ подобен вкусу чая», — утверждал Бодхидхарма. К этой легенде возводят и начало чайной церемонии, которая пришла из Китая в Японию в XII в. и стала неотъемлемой частью японской культуры.

Ну а что же индийский проповедник, которого никто не мог понять в Китае? Девять лет «созерцания стены» сделали свое дело пропаганды

лучше, чем любые другие аргументы. Монахи прониклись уважением и к самому Бодхидхарме, и к его учению и поверили в него. Но суровый наставник согласился взять в ученики лишь двоих — Даоюя и Хуэкэ, простого дровосека. Последний стал потом преемником чаньского учителя. По легенде, он отрубил себе правую руку и положил ее перед Бодхи-дхармой в знак своих искренних намерений и неукротимой решимости постичь дух чань. Эта впечатляющая сцена позже часто использовалась для целей медитации в чаньских монастырях. В одном из буддийских текстов она описывается следующим образом: «Бодхидхарма сидел в дзадзэн, глядя на стену. Хуэкэ, который стоял в снегу, отрезал себе руку и произнес: «Сознание вашего ученика еще не успокоилось. Прошу вас, учитель, успокойте его». Бодхидхарма сказал: «Принеси мне твое сознание, и я его успокою. Хуэкэ сказал: «Я искал сознание, но оно совершенно недостижимо. Бодхидхарма сказал: «Я полностью его в тебе успокоил».

Что же касается самого буддийского патриарха, то после девяти лет сидения его ноги отсохли и потеряли способность двигаться, так что он не смог подняться. Но с помощью особых упражнений он вернул им подвижность, а заодно показал на собственном примере, что необходимо сочетать сидячую медитацию с физическими упражнениями, что и делали позже его последователи. Такая медитация при максимальном сосредоточении, лишенном зримых образов, называлась по-китайски цзочанъ бигуань, что значит «сосредоточенно сидеть, уставившись взглядом в стену». Позже на этой основе были разработаны различные психотехники: боевые искусства, комплексы кулачного боя, разные способы владения оружием и т. п. Бодхидхар-ма стал и первым мастером в этой системе тренировки, которой монахи с тех пор стали активно заниматься.

Сам же буддийский патриарх, по одной из легендарных версий, нашел приют в Шаолиньском монастыре и в 534 г. умер. По другой версии, он шесть раз избежал смерти, когда враги пытались его отравить. Есть и другие истории о Бодхидхарме, но нет никакого смысла искать в них зерна исторической достоверности. Как бы то ни было, и сейчас в монастыре Шаолинь, в кельях и в молельных залах, есть его изображения, а монахи с удовольствием показывают пещеру, где Бодхидхарма просидел девять лет в медитации.

Так двадцать восьмой буддийский патриарх из Индии стал первым патриархом школы чань-буддизма в Китае.

«От сердца к сердцу»

Чань- и дзэн-буддисты возводят свою традицию к самому Будде Шакьямуни, точнее, к так называемой цветочной проповеди Будды. Рассказывают, будто однажды Учитель поднял перед учениками цветок и улыбнулся. Смысл этого жеста понял только один ученик, Махакашьяпа. Он ответил Будде, тоже подняв цветок и улыбнувшись. И тут же пережил мгновенное пробуждение сознания: это состояние Будда передал ему непосредственно, без всяких слов и вообще каких-либо наставлений.

Каноническая версия происхождения этого направления буддизма гласит, что Первоучитель, излагая эзотерический смысл своего учения Махакашьяпе, будто бы сказал ему: «У меня есть тайное хранилище ока Дхармы, сокровенный смысл нирваны, форма, не имеющая формы, и таинственные врата Дхармы: «не опираться на слова и писания» и «особая передача вне учения». Все это я передаю тебе, Махакашьяпа». Именно это «тайное учение» будто бы и принес в Китай Бодхидхарма. Среди чань-буддистов есть и другая точка зрения, согласно которой в наставлениях Будды Шакьямуни не было

ничего таинственного. Один из последователей дзэн-буддизма писал: «Если вы еще не постигли суть чань, то это остается тайной Будды Шакьямуни, но если вы уже постигли ее, то это становится секретом Махакашьяпы, который он не сохранил».

Так начиналась традиция непосредственной, без слов, «от сердца к сердцу», передачи учения. Берущая начало от Махакашьяпы, она продолжалась в Индии в течение двадцати восьми поколений наставников, пока Бодхидхарма не принес ее в Китай и не стал там первым чань-ским патриархом. Разумеется, список этих наставников не может претендовать на историческую достоверность, но здесь важна не она, а непрерывность линии духовного наследования традиции.

Бодхидхарме приписывается «Трактат о светильнике и свете», который лег в основу учения чань-буддизма. Великий проповедник писал в нем: «Передача истины — вне писаний и речей, нет никакой зависимости от слова и буквы. Передача мысли непосредственно от сердца к сердцу, созерцание собственной изначальной природы и есть реализация состояния Будды». Подобная афористическая, поэтическая форма сочинений также стала частью чаньской традиции. Бодхидхарма заложил краеугольные камни учения: несоизмеримость слов с истинным смыслом, который эти слова пытаются выразить; непосредственное воплощение истинного знания, вне любых условностей и ограничений; познание самого себя как единственно верный путь постижения истинной реальности.

Суть учения выражалась в краткой формуле: «два проникновения и четыре действия». «Два проникновения» — это созерцание своей истинной природы и совершение практических действий, то есть добрых дел, как единственно действенные способы достижения просветления. «Четыре действия» — это отсутствие ненависти и мирских стремлений, служение дхарме и следование судьбе.

«Печать сознания», то есть традиции чаньских патриархов, а также патриаршее одеяние и чашу для сбора подаяния Бодхидхарма вручил своему ученику Хуэкэ, тому самому, который отрубил себе руку. Хуэкэ (487–593) стал вторым чаньским патриархом. С его именем связано возникновение чаньского поэтического обряда вэнь-да, вопроса и ответа. От этих диалогов чаньских наставников с учениками берут начало мондо и коаны — оригинальные формы японской поэзии.

Форма коана определена способом решения парадоксальных задач в системе чаньского тренажа, который обычно выглядит как гротескное сочетание слов, разрушающее привычные стереотипы мышления. Спонтанные и лаконичные, на первый взгляд абсурдные, а в действительности многозначительные, эти ответы помогали ученику постичь собственную природу. Так, однажды некий монах спросил Чжао-Чжоу (778–897), славившегося спонтанной творческой изобретательностью: «Когда все тело распадается на части, остается нечто вечное, духовное. Что это?» Учитель ответил: «Сегодня утром снова дует ветер». В другой раз монах спросил: «Десять тысяч дхарм возвращаются к Единственному. Куда же возвращается Единственное?» Учитель ответил: «Когда я пребывал в Цинжоу, то изготовил конопляную веревку, которая весила восемь цзиней». Такие ответы на метафизические вопросы показывали неспособность любых слов выразить реальность.

О практике чань можно составить некоторое представление, познакомившись с парадоксом того же чаньского мыслителя Чжао-Чжоу: «Обладает ли пес природой Будды? Нет». Считается, что это «нет», «ничто», по-китайски у, должно разрушить двойственность сознания монаха и привести к изначальному единству, к тому ничто, в котором природа пса ничем не отличается от природы Будды. Понятие у, ничто, небытие — синоним пустоты в чань-ском буддизме. Не той пустоты, которую мы наделяем отрицательным смыслом и связываем с отсутствием чего-либо, как в выражениях «пустая голова» или «пустые слова», а той, которая парадоксальным образом является синонимом наполненности и потенциально содержит всю вселенную.