Будет все, как ты захочешь
Шрифт:
– Тамара не посвящает меня в свои планы.
Гостья опустилась в кресло.
– Лика, я же считала тебя разумной девушкой, а ты устроила в доме притон. Как ты могла позволить Томке перебраться к себе? Неужели не видишь, что она совершает огромную ошибку. Зачем предоставляешь им место для встреч?
– Я не могла отказать Томе в просьбе.
– Могла, Лика, еще как могла. И пока не поздно, повлияй на ситуацию. Откажи Томке от дома, пусть возвращается к нам.
– Она взрослый человек, ей давно пора жить самостоятельно.
– Одумайся! Одумайся,
– Филипп не бездельник, у него есть работа.
– Работа? Тебе самой не смешно? Что это за работа, если он беден как церковная мышь? На какие средства он собирается обеспечивать Томку? Или хочет, чтобы она превратилась в домработницу и до конца жизни простояла у плиты в какой-нибудь коммуналке.
– Вы к нему несправедливы.
– Мне нет до него никакого дела, душа болит за дочь. Наломает дров, а потом локти кусать станет. Посмотри, – Кира Вениаминовна осмотрела гостиную, – тебя окружает роскошь. Ты живешь в коттедже. Одна! А чем моя Томка хуже, она тоже заслуживает самого лучшего. Сможет ее бездарь когда-нибудь купить такой дом? Ни в жизнь! У него кишка тонка.
– Насильно вы не заставите Тамару расстаться с Филом, они любят друг руга.
– Посмотрим. Я не собираюсь сидеть сложа руки, видя, как единственная дочь затягивает петлю на шее.
Катарина решила вмешаться. Кашлянув, она с нескрываемым раздражением проговорила:
– Вашей дочери двадцать два года, глупо рассчитывать на то, что она будет прислушиваться к вашим советам.
Кира Вениаминовна вспыхнула:
– А ты вообще кто такая?
– Катарина моя соседка, – быстро вставила Лика.
– Соседка, – передразнила разгневанная фурия. – У твоей соседки и детей, наверное, нет. Ей чужды материнская забота и переживания. Конечно, раздавать советы всяк горазд, когда его это не касается. Знаете, что я вам скажу, милочка. Нарожайте сначала своих деток, воспитайте их, вложите в них душу, отдайте им все без остатка, а потом, когда они начнут платить вам черной неблагодарностью, мы с вами поговорим.
Копейкина вышла в столовую.
– Слишком деловая у тебя соседка, – злилась Кира и, повысив голос, заявила: – Пусть лучше свои проблемы решает, а в чужие не суется.
Далее последовали слезливая речь и театральные закидоны: наигранные охи-ахи, закатывание глаз и, разумеется, имитация сердечного приступа.
– Лика, милая, помоги мне! Посмотри на меня, я превратилась в больную женщину со скачущим давлением и ноющим сердцем. Томка должна вернуться домой, на свою законную жилплощадь.
Анжелика возражала, приводила свои доводы, она даже умоляла оставить Тамару и Филиппа в покое. Но ее старания не возымели должного результата.
Кира Вениаминовна встала с кресла, а потом внезапно рухнула на колени.
– Лика, я жутко унижаюсь перед тобой, ну войди в мое положение. Не отнимай у меня дочь, посодействуй.
Под
– Я поговорю с Томой. Выгонять из дома не буду, но постараюсь объяснить, что она должна вернуться к вам. Гарантию дать не могу, вы прекрасно знаете ее характер.
– Спасибо, Лика. Увидишь, пройдет время, и Томка меня благодарить станет. – Слезы моментально высохли, и теперь Кира Вениаминовна светилась от радости. – Заставь, помоги подруге, не позволь ей скатиться на самое дно. Я на тебя надеюсь, дорогая.
Проводив мать подруги, Анжелика прислонилась спиной к двери и тихо прошептала: – Одни родители хлопочут над своими чадами до глубокой старости, другие и вовсе не занимаются воспитанием. Интересно, кому в конечном итоге везет больше?
Глава 8
Три часа ночи.
Лизавета запрыгнула на кровать свекрови и тихой поступью приблизилась к дремавшему Парамаунту. Усевшись рядом с персом, Лизка начала будить кота своей мощной лапкой. Сначала она положила лапу ему на спину, затем пару раз потыкала в бок. Парамаунт не придал «нежным» прикосновениям никакого значения. Открыв на мгновение глаза, перс замурлыкал и продолжил наслаждаться сновидениями. Естественно, Лизавету такой расклад не устраивал. Ей приспичило поиграть. Здесь и сейчас. И плевать, что Парамаунт спит, она не привыкла отказывать себе в маленьких радостях. Выждав минут пять, Лизавета выпустила острые коготки и со всего размаху саданула Парамаунта по уху. Кот вскочил, выгнулся дугой, зашипел, и… игра началась.
Лизка метнулась на пол, он за ней. Лизавета прыгнула на кресло, Парамаунт не отставал. А вот когда десятикилограммовая Лиза вскарабкалась на горячо любимую хозяйку, перс замер как вкопанный. Он уже понял, сейчас начнется извержение вулкана. Ждать, когда в него полетят все подручные средства – начиная от подушек и заканчивая будильником, кот не собирался. Забившись под кровать, Парамаунт навострил ушки. Но вот странность, Розалия бездействует. Она не орет, не матерится, а самое главное, не обзывает Парамаунта блохастым мешком.
Удивилась и Лизка. Когда она восседала на свекрови, Станиславовна открыла глаза и молча, ни пророня ни звука, аккуратно положила питомицу в ноги.
Лизавета пребывала в растерянности.
А Розалия, присев на кровати, жутко захотела пить. Как назло, стакан, покоящийся на прикроватной тумбочке, был пуст. Свекровь сжала кулаки.
В любую другую ночь она не задумываясь бы сунула ножки в туфли на шпильке, которые всегда стояли у кровати, нахлобучила на головку один из своих многочисленных эксклюзивных паричков и, с шумом распахнув дверь, отправилась бы вниз. Задумываться о том, что Катка с Наткой спят, было не принято. Это вообще не бралось в расчет. Розалия могла стучать каблуками, хлопать дверьми, наорать на кошек – и чувствовать себя при этом превосходно.