Будете должны, миледи

lyalik45

— Реджина, ты меня слышишь? — впервые наблюдая подобное состояние у своей коллеги, журналист поставил принесенный поднос на стол. Вновь не получив ответ на вопрос, он уселся на пол, расстегнув ее босоножки, освобождая женские ноги, как он считал, от тюрьмы.

— Все хорошо, — пошевелив пальчиками ног и заметив вернувшегося мужчину, она резко поднялась с кровати. — Я переоденусь и вернусь.

Осознав, что ей нужно время, Робин быстро избавился от ненавистного костюма и облачился в обычные шорты с футболкой. Содержимое подноса, а именно тарелка с фруктами и бутылка виски

оказались на прикроватной тумбочке в компании со стаканами.

— Зачем ты остался? — наконец, выйдя из ванной, Реджина закусила губу от импровизированного ужина. — Мог бы веселиться.

— Иди сюда, я нашел мелодраму, — он похлопал рукой по свободному месту на кровати и кивнул в сторону включенного телевизора.

Несмотря на приличную громкость, Миллс видела лишь картинку, не в силах уловить ни единого звука. Она также видела, как Робин бросает на нее быстрые взгляды, как наверно в сотый раз поправляет подушку и нерешительно закусывает губу.

— Что случилось с родителями Грейс? — прервав тяжелое молчание и сделав очередной глоток виски, она села в позу лотоса.

— Тебе, правда, это интересно? — удивленно вскинув бровь, журналист даже убавил звук телевизора.

— Да, — быстрый ответ и нервно сжатая простынь, отбили желание спорить. — Мне интересно.

— Его звали Тук, — он сел рядом в той же позе, подвинув тарелку с фруктами. — Мы дружили с детства и звали друг друга братьями. С Джоном мы познакомились в старшей школе, а с Уиллом уже в университете, — ответ на негласный вопрос последовал незамедлительно. — Тук работал в католической школе. Знаешь, когда он принял это решение, я дико смеялся, — грустная улыбка украсила мужское лицо. — Мы подкалывали его, называли святошей. А когда напивались, то пытались даже исповедоваться, — послышался тихий смешок.

— Дураки, — хмыкнув, Миллс не смогла сдержать улыбки.

— Но Тук никогда не обижался и упорно твердил, что это его призвание. А потом в его жизни появилась Мэриан…. — послышался громкий выдох. — Я влюбился в эту женщину с первого взгляда! — за очередным выпитым стаканом послышалось очередное откровение.

— Ты…

— Я никогда не лез в их отношения, — он снова пояснил логичный вопрос и взъерошил волосы. — Потом появилась Грейс, и они просто светились от счастья. Мэриан возилась с малышкой, но никогда не забывала о Туке, да даже о нас, — уголки губ вновь поднялись в улыбке. — Она принимала все наши посиделки, проблемы, постоянные приколы. А когда Грейс исполнился год, то они решили устроить себе маленький отпуск, а я должен был остаться с ней.

— Расскажи, — она невольно придвинулась ближе, сжав мужскую руку.

— Они выбрали пансионат недалеко от города, — отставив стакан, Робин не выпустил женскую ладошку. — Каждый день я общался с ними, получал фотографии и нянчился с Грейс. Мэриан тогда именовала меня лучшим крестным и обещала привезти кубок, — снова послышался смех.

— А она….Она знала о твоих чувствах?

— Не знаю, — журналист пожал плечами. — Не думаю, я был другом. Просто другом.

— А потом? — глоток виски вновь обжог горло, а тонкие пальцы усилили захват.

— А потом они не вернулись. Я

звонил, писал, но безрезультатно. Сначала думал, что они устроили шутку или просто продлили отпуск, но телефоны молчали, — светильник выключился и включился заново. — Ночью мне позвонили и сказали, что их машина столкнулась с фурой. Мэриан погибла сразу, а Тук жил почти неделю.

— И врачи не помогли? — вопрос был глупый, но наверно необходимый.

— За его жизнь боролись, даже Голд присылал знакомого врача, — женская ладонь, прижатая к чуть колючей щеке, символизировала отчаяние. — Он не дожил даже до операции, а я наверно впервые возненавидел Бога. Бога, в которого так верил Тук. Хочешь спросить, почему мне отдали Грейс?

— Да.

— Я был прописан в завещании, которое они составили после ее появления, да и Голд… Он помог мне и здесь.

— Грейс зовет тебя….

— Папой, — опередив с ответом, Локсли пожал плечами. — Я все расскажу ей, но потом.

— Главное не опоздай.

— Редж, — Локсли впервые использовал это обращение, обновив стаканы, — что с тобой происходит?

— Ничего, — ответ был тихий и короткий.

— У меня из головы не выходит наш разговор, — он забросил пару виноградин в рот. — У тебя умер ребенок?

— Нет, — она даже помотала головой, боясь представить подобное. — Скорее я умерла для своего ребенка.

— Расскажи мне.

— Тебе, правда, это интересно? — притянув колени к подбородку, Миллс попыталась с иронией повторить недавний вопрос.

— Мне интересно, ты знаешь, — в доказательство он совсем выключил телевизор, придвинувшись ближе и забрав тонкие пальцы в свою ладонь. — Я слушаю.

========== Часть 5 ==========

— Тебе, правда, это интересно? — притянув колени к подбородку, Миллс попыталась с иронией повторить недавний вопрос.

— Мне интересно, ты знаешь, — в доказательство он совсем выключил телевизор, придвинувшись ближе и забрав тонкие пальцы в свою ладонь.

— Семь лет назад я усыновила ребенка. Генри, — мягкая, совсем непривычная улыбка украсила женское лицо, — в честь моего отца. Шесть лет я растила своего принца, делала все, чтобы он был счастлив. А потом…– неожиданный гром за окном заставил ее поежиться, — потом вдруг объявилась его биологическая мать. Спустя столько лет у нее проснулся материнский инстинкт! — усмехнувшись, Миллс покачала головой. — Целый год я боролась за сына. Целый год ушел на судебные разбирательства, ссоры, скандалы… — воспоминания проносились как кадры кинопленки, заставив глаза заблестеть. — Но я проиграла и потеряла сына.

— Я не понимаю, — нахмурившись, Робин взъерошил волосы. — Что произошло?

— Она оказалась веселее, умнее, — зажмуренные глаза с трудом сдерживали слезы, а зубы до боли вцепились в нижнюю губу, — Генри сразу потянулся к ней. Сначала им разрешили встречи, потом выходные, — она сама нашла руку журналиста, когда очередной раскат грома встретился с молнией, — и в конце суд принял решение, что ребенку лучше будет с родной матерью. А мне оставили просто встречи, жалкие объедки.

— Но… — непонимание вновь читалось на мужском лице, а одеяло накрыло женские ноги.