Будни директора школы
Шрифт:
— …Мегер?
— Гагар! — хмыкнул директор. — Шумных наших. Они же и на меня смотрят сверху — опыт-то у всех выше головы. А мы на их опыт — нашего человека. А?
— Не пойдет!
— А еще я бы ей поручил работу с молодежью, — как будто не слыша, продолжал директор школы. — И предмет ее любимый. И классное руководства. А?
— А может, и пойдет.
— Только знаю я, как все это тяжело… И вообще, надо все оч-чень дипломатично. Например, я ей звонить не должен сам — это же ясно! Откуда я могу знать, что там у нее и как? Следил, что ли? А вот она должна
— Ой, вы дипломат…
— Так нельзя же иначе! В общем, кто с ней чай пьет и о школе рассказывает? Не поверю, что ни с кем она в дружеских отношениях не осталась.
— Да есть тут…
— Ну, вот. Действуем, значит, так. Вы с ней, с подругой этой, поговорите о тарификации, пожуете губы, поморщитесь, понапрягаете лобные морщины — мол, такое трудное дело. Потом на меня пожалуетесь, что никому не могу передать работу с молодыми учителями, не вижу опытных. И что ставку готов дать, да некому. И — все на этом. И — домой. Это в пятницу, завтра. В понедельник подруга уже сама придет к вам поговорить еще раз. Гарантирую. И тогда уже предложите передать, чтобы та позвонила. Ясно?
— Ой, как долго и странно все…
— А по-другому нельзя. Человека тут сильно обидели. Она всякой пакости теперь может ждать. А вот когда ей напрямую, это уже после второго разговора, посоветуют позвонить мне — просто поговорить! Вот тут уже будет моя работа. Уговорю.
— Ха. Вы — уговорите. Вы кого угодно уговорите!
Через месяц в школе было три заместителя директора по учебной части.
Тарификацию со скрипом, но приняли. Из финансирования школа не выбивалась, а количество штатных должностей даже сократилось. Вместо двух пионервожатых, на должностях которых по традиции во всех школах держали студенток-заочниц, появился завуч.
А директору стало еще чуть-чуть легче.
Да зачем мы нужны?
Директор школы что-то говорил обступившим его ближайшим помощникам — завучам и руководителям методических объединений учителей, как вдруг замер, с недоверием глядя в противоположный угол, в дверь. Там стояли, смущенно посматривая по сторонам, двое явно нездешних товарища в верхней одежде.
— Стоп! — сказал директор.
— Все! — сказал директор. — Это ко мне. В кои-то веки люди заехали… Оставляю за себя… — он посмотрел по сторонам — Вот вас и оставляю. А я пошел. И пусть меня сегодня никто не ищет, ладно?
— Э-э-э… М-м-м…, — промычала неуверенно завуч.
— Что такое?
— Да я сама хотела отпроситься сегодня…
— Так, идите, идите!
— А как же здесь? — обвела она рукой учительскую, но подразумевала всю школу.
— Как обычно. Вы думаете, если нас с вами не будет, школа работать перестанет? Все сразу разбегутся? Это если учителей не будет — мы ничего тут не сделаем. А нас не будет — они только спасибо скажут, что не помешали уроки вести.
— Ой, да вы все шутите, да?
— Какие
Последние слова он бросил уже на ходу, уже подходя к двоим, заулыбавшимся ему навстречу. Это были бывшие однокурсники, заехавшие по дороге в Бородино к нему в гости.
Первым делом, первым делом…
— Ой, а помните, как вы нас выпускали, а мы тут бегали и к вам заглядывали?
Директор школы сидел с довольной улыбкой и слушал веселый щебет красивой взрослой студентки, вдруг заехавшей в школу из своего института и зашедшей к нему в кабинет.
— Ну, конечно…
— Да-да! А помните, как все фотографироваться, а вас — нет! И искали по школе, но некогда было…
— Меня ни на одной выпускной фотографии нет. Я нефотогеничный.
— Да, ладно вам! Вы такой симпатичный! Все девчонки на вас посматривали!
— Скажешь тоже, — внешне смущенно бормотал директор, стараясь не пялиться на расцветшую бывшую школьницу. Девчонки взрослели раньше, и уже в выпускном классе привлекали внимание своим видом. А тут позапрошлогодняя выпускница, которая и в школе была из первых красавиц…
— А говорят, меня боялись…
— Вас? Да вас все любили! Все-все!
— Ага… Все-все… Как же, как же…
Приятно было так, как никогда. Он всегда трудно выпускал те классы, в которых сам вел историю. Они были как-то роднее, ближе. И он влюблялся в умных и в красивых. И потом чуть не плакал, когда они уходили.
— Нет, вы не знаете, как к вам мы относились. Мы же не врали ничуть, когда выступали на последнем звонке!
— Я не ходил на звонок… Не люблю, знаешь, самодеятельность…
— Ну, вот, а мы старались, старались! — она раскраснелась, размахивала руками, рассказывая, как все было, чуть-чуть хвастаясь своей учебой и житьем в общежитии в Москве, а он смотрел на нее и чувствовал, как просто не хочется расставаться, а хочется слушать и слушать. Слушать и слушать…
Стук в дверь:
— Все ушли уже. Двери закрывать будете? — это сторож, он один останется на ночь в закрытой школе, похаживая по этажам и присматривая за порядком.
— Да-да… Вот видишь, даже и не наговорились, — смущенно развел директор руками.
— А, давайте, я завтра приеду, а? У меня на одну пару будет меньше, но все равно поздно. Я часов в девять приеду, наверное… Можно?
— Нужно, красавица, нужно! — обрадовался он. — В любое время! Я буду ждать!
На другой день, после уроков он засел в своем кабинете, стараясь сделать как можно больше бумажной работы, до приезда выпускницы. Сам для себя он назвал предстоящее — «свиданием». А почему нет? И потом, им же приятно было обоим, разве не так? Разве просто поговорить, посмотреть на нее — это плохо?