Будни добровольца. В окопах Первой мировой
Шрифт:
Еще одна белая линия, более узкая, местами потемнее.
– Они тебе в жало стрельнут, если рыло не уберешь обратно, – говорит Кернер, стоя на дне окопа и глухо зевая.
– Никогда не видел вражеского окопа.
– Говори потише, обезьяна, или что, думаешь, у них там ушей нету? Ночью слышно за километры. В канун Рождества мы даже слышали колокола Арраса. Тише там.
При этом Кернер придвигается к Райзигеру. Оба прислушиваются. Райзигер затаил дыхание. Чувствует, как сердце бьется об известняк.
Странно: да, вдали слышно шумы. Собака
Так это и есть враги?!
Ни на миг не возникает у Райзигера осознания, что это враги. Всё это там шумит так похоже на обычную мирную жизнь. Лай собак, гудки паровозов, шум вагонов – почти что картины из его дома.
Летом, в каникулы, когда тепло и от странного волнения августовской ночи невозможно заснуть, дома были именно такие шумы.
Спутанные детские мечты обволокли всё вокруг. Вот соседская собака встревожилась при звуках чьих-то посторонних шагов. Вот поезд отправляется в странствие в неизведанные страны. И вот вагоны поехали, покачиваясь, сквозь ночь. А это старый извозчик, который часто возил доктора к больным. А еще линейка с уставшими седоками, едущими с летнего праздника. Вот возы с сеном, опоздавшие вернуться засветло и спешащие в амбары.
Райзигер впивается взглядом в даль.
– Эй, Райзигер.
– Просто погоди.
Кернер тычет в бок:
– Спятил, парень? Нужно вернуться и притащить еще бруса. Если Старик застукает, нам не поздоровится. Пошли.
Он спрыгивает и дергает Райзигера за шинель:
– Давай уже, пошли. Знаешь ведь, каждое отделение должно сгонять по пять раз. Не поспешим – застрянем тут до утра.
Трусцой припустили назад.
В четвертый раз сбрасывая с себя груз на пост наблюдения, Райзигер пыхтит:
– Чертовски тяжелая работа!
Чувствует, что оба плеча намяло и теперь они болят. В изнеможении прислоняется он к стене траншеи и жует травинку.
Кернер вытирает лоб тыльной стороной ладони.
– Больше не можешь? Да, парень, ученье есть ученье… – Он поворачивает назад. – Ну, давай уже. Или хочешь полежать? Ну, я пошел, короче, ты ковыляй там следом.
Райзигер, наконец, совсем один.
«Тьфу ты черт, вот же каторга! И пить охота! Но где же пехота? Должно же здесь быть что-нибудь попить».
Райзигер недолго сомневается: «А что мне будет? В конце концов, я молодой солдат, могу иногда и заблудиться».
Делает несколько шагов вправо, за угол траншеи.
Вдруг останавливается. Испуган. Перед ним человек. Тот не двигается, даже не поворачивает к нему головы, тихо покашливая.
Ага, пехотинец!
Райзигер (застенчиво):
– Добрый вечер.
Пехотинец наклоняет голову немного в сторону:
– Из артиллерии?
Начинают разговор.
Так-так, артиллерист, доброволец, впервые здесь, в окопах? Это было настоящее угощение для старого воина. Он начинает рассказывать. Хвастать.
Да, здесь война! Отличная штука!
–
Райзигер мало что понимает. Глядя на человека, плотно закутанного в шинель, с винтовкой, прислоненной неподалеку к стенке, он не может понять, почему война здесь должна быть такой уж жестокой. Первая вражеская траншея всего в двухстах метрах отсюда? Замечательно. Это действительно не расстояние.
Но в чем опасность?
Ощущение полной безопасности. Двести метров?
– Конечно, тут надо быть начеку, а то францман [4] вдруг – скок! – и сцапает, – говорит пехотинец. – Конечно, у нас тоже сильные потери, – добавляет он.
Потери?
Райзигер прислушивается. Ни выстрела. Потери, а стрельбы нет? Ох парень заливает. Еще и об артиллерии так пренебрежительно отзывается. Неприятно.
Райзигер оборачивается и прощается. «Ну что ж, хуже уже не будет».
Вернувшись на место строительства наблюдательного пункта, он никого не застал. Видит натасканный материал, но остальные, похоже, вернулись назад без него. Охватывает беспокойство: будет скандал. Или попробовать догнать их до того, как они попадут на позицию? Побежать поперек поля? Тогда непременно успею.
4
Franzmann (нем.) – жаргонное прозвище французских солдат во время Первой мировой войны.
Колеблется одно мгновение. Унимает поднимающуюся тревогу, взбирается по задней стенке рва, становится наверху, в чистом поле. Недолго смотрит в сторону врага, потом поворачивается спиной и идет к батарее. Идти по полю намного легче, чем окопами. Луг с короткой травой и застывшей землей. Можно шагать бодро.
Несколько раз встречаются ямы с темными краями, заполненные белыми кусками извести.
Райзигер всматривается в них: ага, вот тут что-то прилетело.
Прошагав так около десяти минут, он остановился. Вдруг стало жарко. Перед ним люди! Плашмя кидается на землю. На миг закрывает глаза, снова открывает, проверяет: да, перед ним люди! Пересчитывает: видно троих. Лежат в ряд: двое на животе, третий на коленях. Винтовки наизготовку, дула нацелены примерно на него.
Охватывает страх. Враги? Не может быть. С другой стороны, что тут немцам делать, посреди открытого поля? Он приподнимается и хочет их окликнуть. Но тут сумерки разрывает вспышка осветительной ракеты. И он утыкается лицом в траву.
Нет ли тут где-нибудь подходного окопа? Ничего не видно. Что ж, ничего не остается, как обнаружить себя перед теми, что впереди.
– Привет, – шепчет он. – Камрады, я из наших.
Те лежат неподвижно, продолжая целиться своими дулами в него. Он повторяет то же самое, на этот раз погромче.