Будни феодала 2
Шрифт:
– Дануся... – с заметной гордостью произнес воевода Обухович.
– Моя дочь... Младшая...
– Изумительный голос... – вырвалось у меня.
– Уверен, он принадлежит самой прекрасной панночке на всем белом свете.
* * *
Федору Обуховичу мои слова понравились. Похоже, как часто случается с отцами в возрасте, он души не чаял в дочери. Что тут же и подтвердилось. Дверь в кабинет открылась, и на пороге возникло чудесное видение – белоснежное и воздушное. Так раньше изображали ангелочков, а потом – фей. Не хватало только крыльев за спиной, и платье было гораздо
Не, с глазами как раз все в порядке. Большие, васильковые... И словно подсвеченные изнутри. Зато именно эта - абсолютная, тысячекаратная невинность производила просто ошеломляющее впечатление, как удар в солнечное сплетение. У меня аж дыхание сперло.
– Папенька, я вот что хотела... – пропело сказочное существо прямо с порога. Потом заметило меня и мило растерялось. – Ой! Я не знала, что вы заняты...
– Ничего, ничего... – шагнул навстречу воевода. – Милая... позволь представить тебе нашего соседа Антония Замошского...
Обухович сделал небольшую паузу и с нажимом закончил:
– Хорунжий драгунского полка. Вашмосць – это моя дочь, Данута.
– Очень приятно... – изобразила книксен девушка. Отчего весь ворох белоснежных кружев пришел в движение, напоминая качнувшуюся на ветру цветущую ветку яблони. Даже ароматом схожим повеяло.
Согласно этикету, я тоже должен был что-то такое ответить и поклониться, но неожиданно для самого себя, продолжал стоять, как неотесанный чурбан и только пялился во все глаза, как баран на новые ворота. Нет... плохое сравнение. Как истинно верующий на чудодейственную икону, в ожидании чуда.
– Вацьпан так во мне дырку просмотрит... – негромко произнесла Дануся. Но не задиристо, а скорее застенчиво. Поскольку глазки опустила. – Прошу прошения, папенька, вы, наверное, важные государственные дела обсуждаете. Не буду мешать... Загляну позже.
Она опять сделала книксен, вспенив платье, и повернулась к двери. На пороге на секундочку замешкалась, словно ждала, что ее окликнут и предложат остаться. Но ни воевода, ни я не произнесли ни слова. Только когда девушка притворила за собой дверь, Обухович обогнул стол и встал передо мной, насмешливо прищуриваясь.
– Что-то ты, вашмосць, совсем с лица спал? Побледнел, словно приведение увидел...
– Ангела... – наконец-то ко мне вернулся дар речи. Причем – это не фигура речи. Я реально обалдел от такой нереальной красоты. Теперь, если вдруг кто спросит, как я представляю идеал, - буду знать, что ответить.
– Вашмосць, разве не видел? Только что здесь пролетал! Неужто померещилось? Пресвятая Дева Мария... – я перекрестился на православный манер, но воевода не обратил на это внимания, а лишь добродушно рассмеялся.
– Ну, полно... полно... Не стоит преувеличивать. Мне, как отцу, конечно, приятно. Но это уж слишком...
– Отцу? – изобразил недоумение я и горяче продолжил. – Отцу?! Так это была ваша дочь?! Господи Иисусе! Какая красавица! Пан воевода, вы самый счастливый человек во всем мире. Иметь возможность каждый день любоваться такой небесным созданием – за это не жалко и жизнь отдать!
– Ах, вот
– Осторожнее со словами, вацьпан! – я нахмурился. – Только то, что вы хозяин этого дома и отец... не дает вам право насмехаться...
– Хорошо, хорошо... – поднял руки, словно сдавался, воевода. – Не надо горячиться. Я и не думал смеяться над вашими чувствами, пан Антоний. А всего лишь хотел заметить, что для человека решительного, отважного и... умного, то есть, как раз такого, как вашмосць, нет ничего невозможного. Езжай, пан, в Краков... Встреться с королем... Получи заветные подписи... И возвращайся. Слово чести, продолжим разговор. А чтобы дорога не казалась вашмосьци бесконечной, и в голове просветлело, так и быть... прибавлю от себя, авансом. Насколько мне известно - сердце Дануси свободно. Так что, как говориться... чем черт не шутит, когда бог спит...
Я даже толком не помнил, как пожал воеводу руку, чем несказанно удивил Обуховича. В средние века рукопожатие не было столь распространено, как в мое время. Тогда, в основном, вежливо раскланивались или обнимались. Но мне было до фонаря.
Реально обалдел. Умом я понимал, что это абсолютная и полнейшая бессмыслица. Ну как можно влюбиться в фантом? Ведь красавица Дануся не что иное, как набор пикселей. С таким же успехом можно влюбиться в девицу на обложке мужского журнала. А с другой стороны... Если эти условности не мешают мне регулярно заниматься сексом с Мелиссой, то почему не могут возникнуть и романтические отношения? В конце концов, о иллюзорности этого мира я знаю только от голоса внутри головы. А что, если это не так? Может, наоборот – здесь все реально и только я слегка ку-ку? Получил по кумполу в бою, еще раньше... и сбрендил. Выдумал себе какое-то будущее. Где я якобы жил и откуда пришел.
Чем не версия?
И вообще? Человек я или тварь дрожащая? Имею право! В кого хочу, в того и влюбляюсь. А если кому-то не нравится – могу указать направление, куда шагать.
Вот в таком настроении я и добрался до заезжего двора. Злой, растерянный, но полон решимости сделать все, чтобы вернуться в Смоленск "со щитом и на коне" и еще раз увидеть Данусю.
Взглянув на меня, хозяин, дородный красноносый мужик молча нацедил кружку пива.
– Спасибо.
– Будь здоров, вашмосць. Еще? Или отужинать сперва прикажешь подать?
– Нет... Позже. Я лисовчиков ищу. Не заходили сегодня?
– Как не заходили... Чтоб им так черти смолы в аду наливали, как они пиво хлещут и платить забывают, - проворчал здоровяк, глядя на меня с подозрением. Ну, правильно – скажи мне кто твой друг...
– И где же они? – к вопросу я присовокупил серебряную монетку, которая тут же, словно испарилась с прилавка. А хозяин заметно подобрел.
– К девкам подались. А что им еще делать, збуям* (*пол., - грабитель, разбойник)? Гуляют, пока последнее не пропьют. Потом опять на коней и... – он махнул рукой. – А вацьпану они зачем? Если долг стребовать, то лучше завтра к обеду. Сейчас они буйные во хмелю...