Будни феодала 2
Шрифт:
– Вацьпан такой мужественный, такой сильный... Вацьпан не оставит беззащитных девушек в беде и поможет нам?
Шаловливо блестящие глаза красотки еще только сулили награду, а влажный, слегка припухший ротик уже предлагал аванс. А то стопроцентную предоплату...
– Конечно... За этим я и пришел.
Взял панночку на руки, подумал и поставил на стол. И глазам приятно, и мешать не будет.
– Что вацьпан делает? – удивилась Ядзя.
– Я сейчас разбужу твоего кавалера и уведу отсюда. А ты уж как-нибудь постарайся угомонить влюбленного. Справишься?
– В этом вацьпан может не сомневаться.
– Не помешает...
Панночка опустилась на колени и стала вровень со мной. Глаза ее все так же блестели, но теперь от любопытства.
– А зачем вацьпану это надо? Если мы даже не знакомы. Ведь пан не заходил раньше в дом пани Малгожаты? Такого видного кавалера я бы запомнила.
– Не люблю пожара...
Какое-то время Ядзя хлопала ресницами и задумчиво покусывала губку, пытаясь понять, отшутился я или сказал правду. Потом зябко повела плечиками, как будто только сейчас заметила, что голая. Груди тяжело колыхнулись, сразу захотелось поддержать, потискать. Но в памяти, всего на мгновение, возник образ Дануси, стирая наваждение и... я увидел перед собой обыкновенную, распутную девицу. Весьма привлекательную, относительной свежестью и юностью - но, не более. Наверняка обслужившую в этой кровати стольких, что и не поверишь, если скажет.
Видимо, в лице что-то изменилось, и миниатюрная кокотка это заметила. Потому что сразу как-то сникла. и взглядом, и телом.
– Их никто не любит...
– произнесла негромко, уже не глядя в глаза.
– Тогда, за дело...
– подал девушке пеньюар и указал на тяжелую портьеру. – Лучше будет, если панночка затаится на время.
Подождал, пока Ядзя мышкой шмыгнет за штору, потом подошел к кровати и рявкнул над ухом здоровяка.
– Подъем! Тревога! Татары!
* * *
Красномордый усач вскочил, как пружиной подброшенный, и первым делом, даже не продрав толком глаза, схватился за саблю. Которая, к слову, единственная из всей... одежды, лежала на кровати.
– Бей! – завопил во всю глотку, спрыгивая на пол и изготавливаясь к поединку. – Не возьмешь! Пся крев!
Мутными, вытаращенными глазами обвел комнату, выискивая врага, пока не уперся взглядом в кувшин, который я ему любезно протягивал.
– Где басурмане?! Где я?.. – тон, с каждой последующей фразой, становился тише. – Что случилось?
– Сон... Всего лишь плохой сон... Глотни, вацьпан. Полегчает.
Усач не заставил просить себя дважды. Но сперва вложил карабелю* [blu][~](*Карабела (польск., Karabela) — тип сабли, в частности имевший распространение среди польской шляхты в XVII—XVIII веках. Основным отличием карабели является рукоять в форме «орлиной головы», с загнутым вниз набалдашником)[/][/] в ножны и надел перевязь на плечо. Сразу видно – бывалый вояка. Оружие важнее штанов. Пил долго и жадно, пока не закончилось вино. Потом уронил небрежно жбан на кровать, обтер ладонью усы и представился:
– Шпычковский Ян... из Шпычкова. Шляхтич литовский. С кем имею честь?
– Антоний Замошский. Из Замошья. Шляхтич коронный...
– Приятно познакомиться, вацьпан... – мотнул головой усач. Потом еще раз оглядел себя и будуар. Нашел штаны и стал одеваться, бормоча при этом. – Гм... Не стал бы клясться на Библии, но... кажется... я был здесь
– Могу пана Яна успокоить. Девица пану не приснилась. У кого хочешь спроси. Ее стоны слышала половина Соленска.
Портьера колыхнулась, я уж побоялся, что возмущенная Ядзя выскочит из укрытия, но панночка смолчала.
– Гм... – красномордый здоровяк важно подкрутил усы. – Да, на мужчин из Шпычкова девицы никогда не обижались.
– Что, наверняка, не скажешь о их кавалерах.
– Это, да... – согласился Шпычковски. – Но, вацьпан ведь знает правило. В делах амурных, как и на пиру - всяк сам за себя. Кто успел, тот и съел! Опоздавший стоит в углу и облизывается.
– Не могу не согласиться с паном. Но, иной раз, опоздавшие не хотят ждать и вилами в спину...
– Лотры... – проворчал шляхтич.
– Таки да. Но, если пан Ян с товарищами прямо сейчас не покинет город, то и часа не пройдет, как этот милый дом запылает... от ревности.
– Вацьпан шутит?
– Нисколько. Неужто пан Ян не знает, какое адское пламя способна разжечь ревность?
«Дежавю... Кажется, я сегодня уже говорил эти слова?»
– О, да! – встрепенулся усач. – Помниться, когда мне было... а, черт его знает, сколько мне тогда было! Сопляк сопляком. Усы точно еще не росли. Я пытался ухаживать за одной премиленькой...
Портьера заколыхалась сильнее. А с улицы послышался топот множества бегущих ног.
– Прошу прошения, пан, но вемени вобрез! О девицах после. А сейчас забирай своих хлопцев и выметайтесь из Смоленска, если не хотите быть повешенными!
– Что?! – взревел тот, краснея больше обычного. – Пся крев! Шляхтича?! Повесить?! За что?
– За шею, пан. За шею... Вы же не стерпите оскорбления рукоприкладством, сватитесь за сабли. И с десяток-другой зарубите.
– Полсотни, не меньше! – тут же приосанился Шпычковский.
– Тем более! И что прикажет воевода Обухович, сделать с теми, кто в мирное время убьет полсотни горожан?
– Как что? Пове... Пресвятая Дева Мария! Как же сразу... – шляхтич метнулся к двери, на ходу натягивая жупан.
– Спасибо, пан Антоний. Мы с хлопцами в долгу перед тобой. Вернем с лихвой, как только сможем.
– Затаитесь на ночь, неподалеку от города. Утром я вам индульгенцию привезу.
– Век не забуду! – вскричал тот с таким видом, словно хотел броситься мне на шею с поцелуями. Обошлось... Пан Ян еще раз мотнул головой, как стоялый жеребец, что значит – поклонился, и выскочил за дверь.
А в следующую секунду из-за портьеры, вылетела раскрасневшаяся, как маков цвет, паночка Ядзя.
– Апчхи!
Ощущеие, словно из гарматы рядом жахнули. Я даже не поверил, что такое крохотное существо может издавать столь громогласные звуки.
– Будь здорова...
– Апчхи! – панночка зажала нос и завертелась юлой. Не помогло.
– Апчхи! – выстрелили она и в третий раз, но уже гораздо тише.
Потом не слишком элегантно высморкалась и вытерла носик краем скатерти.
– Матерь Божья! Думала, умру... Какая же там пылища! Завтра же скажу пани Малгожате, чтобы подержала с часик там всех горничных. Может, хоть это научит мерзавок убираться как следует. Боже, как неудобно получилось. Я сгорю от стыда