Будни и праздники императорского двора
Шрифт:
Коронационные празднования Павла I в Москве 5 (16) апреля и последующие дни сопровождались обильными baisemain. Императрица Мария Федоровна стойко выносила эту длительную процедуру и высказывала только некоторое недовольство, что ее рука «не пухнет». Ей рассказали, что у Екатерины II во время коронации от многочисленных поцелуев рука вспухла. Императрица Елизавета Алексеевна не увлекалась обрядовой стороной придворной жизни. Для болезненной Александры Федоровны эта церемония была особенно утомительна.
Непременно большое внимание уделялось соблюдению иерархии, очередь зависела от служебного или общественного положения лица. Барон М. А. Корф. в дневнике от 11 января 1839 г., в связи с одним конкретным случаем, рассказал о принципах очередности представляющихся сановников, генералов и высших чиновников: «При выходах во дворце при baise-main и пр. бывший государственный
Тем не менее в реальной обстановке возникали споры местнического характера. Особенно сложно было определиться в очередности дамам. В записной книжке А. О. Смирновой (записи с ее слов ее дочери Ольги) приводятся два эпизода с baisemain. Первый из них: «Целование руки и выход 1-го января. Было объявлено много помилований, что привело всех в хорошее расположение духа. Императрица была так утомлена, что принуждена была лечь; у нее началось сильное сердцебиение» [432] . И еще один забавный случай: «Выход с "baise-main" не такой скучный, как обыкновенно, благодаря графине Л. и старухе. Каждой из них хотелось подойти первой. Церемониймейстер увещевал их, графине Л. он сказал:
– Вы забываете, графиня, что вдова генерала от кавалерии имеет преимущество перед вами.
– Я также вдова генерала от кавалерии с 1814 года, после битвы под Лейпцигом (точнее, в 1813 г. – А. В .).
– А я, – заворчала старушка С., – с Аустерлица и Эйло, – пятью годами раньше вас, и выиграла два сражения. (Аустерлиц, или Славков, в 1805 г. и Прейсиш-Эйлау, ныне Багратионовск, в 1807 г. – А. В.).
– Я знаю, что вы достаточно стары, – ответила графиня Д., – и могли перейти Рубикон (она хотела сказать Рымник, но не знает географии) с Суворовым и Юлием Цезарем. Может быть, вы переходили и Прут с Петром Великим? В таком случае проходите раньше меня.
– И пройду, – воскликнула m-me С., – а вам советую поучиться географии. И она вылетела, как бомба».
Затем последовало продолжение этой истории в салоне Карамзиной: «Вчера я была у Карамзиных и рассказала сцену между двумя генеральшами. Пушкин и Мятлев сейчас же изложили ее стихами. Пушкин сделал рисунок, обе дамы вышли очень похожи. Софи К. хотела спрятать эти рисунки, но сама Карамзина приняла свой обычный гордый вид и безжалостно сожгла все. "Довольно сплетничать, – сказала она, – я не хочу, чтобы все это разносилось. Господа! Дайте мне честное слово, что вы не будете повторять импровизации П. (Пушкина. – А. В.). Рассказывая их, вы оказываете ему плохую услугу"» [433] .
В дневнике М. А. Корфа за 1839 г. рассказывается еще о нескольких характерных baisemain начиная с новогоднего представления.
Очередное baisemain должно было состояться 2 февраля во время праздника Сретения, совпавшего с освящением церкви в восстановленном Зимнем дворце, куда было приглашено более тысячи человек. Но Николай I все же решил упростить процедуру, тем более что приглашенных после церковной церемонии ждал ужин. На следующий день, 3 февраля, М. А. Корф записал: «В час был развод в Михайловском манеже, и тут Государь воротил часть, чему надлежало быть ночью,
Наиболее масштабной эта процедура была во время Святой Пасхи. Александра Федоровна подавала руку, Николай I обычно подставлял щеку, в конце церемонии рука и щека становились черными. Но в 1839 г. Николай Павлович применил хитрый прием. Барон Корф записал 3 апреля 1839 г.: «До сих пор всегда бывал большой выход во дворце во второй день Светлого праздника к обедне и к принятию поздравления иностранных послов. Нынешний год этот выход был отложен сперва до третьего праздника, а потом до вчерашнего дня, т. е. до Фомина воскресенья. После обеда Государь и Государыня принимали послов, а потом был baise-main для городских дам, которые прежде обыкновенно христосовались в вечерню Светлого воскресенья вместе с дамами придворными» [436] .
Забавный случай, происшедший с Николаем Павловичем на православной Пасхе, передает леди Г. Блумфильд. Известно, что Николай Павлович имел обыкновение во время Пасхи целовать присутствующих, произнося при этом: «Христос Воскресе!» Супруга английского дипломата вспоминала: «Мне рассказывали, что однажды государь приветствовал этими словами часового, который отвечал к его удивлению: "Никак нет, это неправда". Оказалось, что часовой был еврей» [437] .
Традиционный baisemain был в день Николы Зимнего, тезоименитства императора, 6 декабря. В тот день 1839 г. барон Корф записал: «По случаю положения Императрицы и не совсем уже болезненного, однако и не совсем еще здорового, сегодняшний день именин Государя принял странное или, по крайней мере, совершенно необыкновенное направление. Началось все с того, что не было торжественного выхода: обедня была в маленькой церкви Зимнего дворца, и при ней присутствовали только генерал-адъютанты и флигель-адъютанты, т. е. la maison militare de l\'Empereuar (франц. военный корпус императора. – Л. В.), которые потом допущены были к baise-main» [438] .
Для императрицы Александры Федоровны существовал еще воскресный baisemain. Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Распределение дня Мама не было регулярным из-за ее многочисленных обязанностей и различных визитов, которые она должна была принимать. Вход к ней был свободен для князя Волконского, на обязанности которого лежало обсуждение с ней приглашений на балы, а также выбор подарков к крестинам и свадьбам; и – генерал-адъютантов и флигель-адъютантов. Все они, а также и некоторые привилегированные друзья, дамы и кавалеры, могли приходить к ней без того, чтобы стоять в списке. Они приходили уже с утра, чтобы выпить с Мама чашку шоколада в то время, как обсуждалось необходимое. По воскресеньям, после обеда представлялись мужчины, по вечерам – дамы. В большинстве случаев их бывало от сорока до пятидесяти человек: матери, которые привозили представляться своих только что вышедших замуж дочерей, дамы, приезжавшие прощаться перед каким-нибудь отъездом или такие, которые благодарили за очередное производство их мужей, все они в придворных платьях с длинными шлейфами» [439] .
Император Николай I все-таки придерживался условностей этикета. Для его сына Александра II это стало еще большей проблемой. Фрейлина А. Ф. Тютчева описала в своем дневнике выход в Большую дворцовую церковь в пасхальную субботу 26 марта 1855 г., вскоре после кончины Николая I, то есть в период продолжающегося траура. В то же время Александр II принимал после заутрени пасхальные поздравления: «Это очень длинная и утомительная церемония. Император стоит около правого клироса в церкви, и все высшие сановники, чины двора и представители гвардейских полков подходят к нему и после глубокого поклона "христосуются" с ним, то есть обмениваются троекратным поцелуем. Это повторяется, как уверяли, до 2000 раз. Императрица стоит рядом с императором, и после христосования с императором целуют у нее руку… Император своим видом совершенно не скрывал скуки и отвращения…» [440]