Будни отважных
Шрифт:
Назад пробирались уже знакомым путем. Снова переползли с рельс на шпалы и со шпал на рельсы... Добрались до пулеметного гнезда в снарядной воронке. Два гитлеровца по-прежнему торчали на своем посту. Они не спускали глаз с Темернички, боясь внезапной вылазки русских. А русские между тем приближались к ним с тыла.
Сержант Кривонос на этот раз решил все-таки рискнуть. Да и как было не рискнуть, когда до Темернички оставались считанные метры, когда свои рядом.
Федор осторожным движением достал из кармана шинели ручную гранату, поставил
— Швырнем гранаты и броском к своим, — шепнул товарищам Федор...
И вот почти разом грохнуло несколько взрывов. Вихрь огня и дыма обрушился на пулеметное гнездо.
Разведчики, пригибаясь, бросились к речке. Вслед им ударили автоматные очереди, но было поздно. Фашисты, засевшие за вагонами, еще не успели понять, что произошло, и били наугад. Четверо в синих шинелях спрыгнули на лед и поспешили к своему берегу.
А еще через пять минут сержант милиции Кривонос докладывал командиру отряда о результатах разведки...
— Молодцы, хлопцы, — похвалил лейтенант Бровко, — у черта в зубах побывали, шерсть на нем пощипали и живыми вернулись!..
Ночь перед боем
Кто был на фронте, тот знает, как долго тянется ночь перед решительным боем. Федор Кривонос, возглавивший взвод, то и дело поглядывал на циферблат наручных часов: минуты не шли, а ползли.
Курсанты заняли оборону в подвалах, на чердаках домов, прилегавших к Береговой улице и Темерницкому проспекту. Два других взвода расположились выше, у здания хлебозавода.
Федор и несколько курсантов засели во дворе углового дома, разбитого снарядом. Отсюда хорошо просматривались вражеские позиции. Слева угадывались массивные фермы железнодорожного моста. Прямо перед глазами, на подъездных путях за Темерничкой, громоздились опрокинутые вагоны.
Бойцы вполголоса перебрасывались короткими фразами. Нервное напряжение требовало разрядки.
— Я вот о чем думаю, — сказал курсант Кузьменко, — учились мы бороться с бандитами, а довелось нам с танками воевать.
— На то мы и рабоче-крестьянская милиция, — отозвался Кривонос, — чтобы народ защищать. Мы ведь и сейчас с бандитами бьемся, с целой армией фашистских бандитов.
— Это точно, — подтвердил Кузьменко, — только вот сил у нас маловато.
— А ты воюй не числом, а умением, — по-суворовски.
Над переездом взмыли в небо две сигнальные ракеты. И сейчас же с вражеской стороны грохнул пушечный выстрел. Просвистел над головами снаряд, невдалеке от переправы вскинулся тяжелый гром разрыва. И снова рявкнула пушка...
— Самоходка бьет, — определил по звуку Кривонос, — та, что у пакгауза.
Фашистская самоходка продолжала посылать к переправе снаряды.
Гитлеровцы предпочитали ночами не воевать, но всегда опасались русских контратак. Так и на этот раз. Вдруг ни с того, ни с сего начинали строчить автоматы. То и дело над железнодорожным полотном вспыхивали осветительные
Федор, привалившись плечом к уцелевшей кирпичной стене, задумался. Приближался час тяжелого испытания, час неравного боя. У врагов — танки и пушки; у курсантов — винтовки и наганы. И все-таки надо было выполнить приказ: не дать фашистам до завтрашнего вечера прорваться к переправе.
В такую тревожную ночь как не вспомнить о минувших днях, о родных и близких людях. В памяти одна за другой выплывали картины прошлого... Кубань, родная станица Батуринская, вихрастые мальцы — друзья быстро промелькнувшего детства. Феде еще и пятнадцати не было, а он уже батрачил у станичного богатея Петра Жука. Целых пять лет тянулось это. А потом Жука раскулачили, а двадцатилетний Кривонос стал комсомольцем. Было это в 1930 году.
Вспомнилось Федору и другое: летят по степи молодые бойцы-кавалеристы, скачут через овраг гривастые кони. Дух захватывает! И первым скачет на своем буланом он, командир отделения Кривонос... Добрую школу прошел в армии.
Эта картина сменилась другой. Берег Черного моря, ослепительный блеск солнца. Вдоль геленджикской набережной с книгами под мышкой идет к знакомому зданию Федор Кривонос — слушатель курсов комсомольских пропагандистов. Сюда после демобилизации послали его учиться.
Потом — возвращение в Батуринскую. Ребята избрали Федора секретарем комсомольской ячейки. Два года был он вожаком станичной молодежи.
А вскоре вызвали в Краснодар. В крайкоме комсомола сказали: «Мы хотим послать тебя на работу в милицию. Там нужны сейчас надежные люди. Согласен?». Разве мог Федор отказаться? Комсомольцу положено идти туда, где он нужнее.
И вот, уже в милицейской форме, шагает он по городским улицам. Дежурства и снова дежурства. Да еще учеба в общеобразовательной школе. Наверстывая упущенное, молодой милиционер закончил шестой и седьмой классы.
Прошло два года, и Кривоноса направили в Новочеркасскую школу милиции. Закончил он ее в 1939 году и настолько успешно, что начальство сочло нужным оставить его при школе. Так вот и стал он курсовым командиром.
И еще вспомнился Кривоносу торжественный день, когда товарищи поздравили его со вступлением в партию. Тогда, в последний предвоенный год, дал Федор себе клятву: всегда и во всем быть достойным звания коммуниста... И вот пришла пора доказать это на деле.
...Неподалеку разорвался снаряд. Сверху посыпалась штукатурка. Фашистская самоходная пушка перенесла огонь на Береговую улицу. Федор поднялся, обернулся к бойцам, крикнул, чтоб слышали все:
— Зорче глядите, как бы немцы какую пакость не выкинули! А я посты проверю.
Федор шагнул со двора. Взглянул на часы: без четверти шесть. Наконец-то приблизилось утро!
Выпустив несколько снарядов по Береговой, самоходка замолчала. Сержант Кривонос тем временем обошел все подвалы, побывал на всех чердаках, ставших передним краем обороны. Всюду его товарищи-друзья готовы к бою.