Будни прокурора
Шрифт:
— Но, может быть, вы объясните, почему оказалась в крови рубашка, которая была на вас в день убийства?
Путоев медленно повернулся к Глебову, сверлящими глазами посмотрел ему в лицо и, бледный от сдерживаемой ярости, вдруг порывисто поднялся со стула.
— Ничего я вам объяснять не буду — понятно? — угрожающе выкрикнул он. — И показаний давать больше не буду! Пишите, что хотите! На моей одежде крови быть не могло, а где вы взяли эту рубаху и чья она — вам лучше знать.
И, резко повернувшись, он кивнул сидевшему у дверей конвоиру:
— Давай, веди меня в камеру!
Не вставая из-за стола и стараясь говорить внушительно
— Сядьте, Путоев. Вас никуда не поведут, пока я не закончу допроса. А если вы не желаете давать показаний — это тоже надо оформить протоколом. И вам придется подождать, пока мы пригласим понятых.
— Приглашайте, кого угодно! — зло выдохнул Путоев и, отойдя от преградившего ему дорогу конвоира, сел на стул боком к Глебову, заложил ногу за ногу и стал разглядывать голенища своих сапог.
— Вы поймите, Путоев, — снова заговорил Глебов, втайне надеясь, что ему удастся продолжить допрос. — Поймите, что если вы не виновны, вам тем более необходимо дать показания. Вы ведь понимаете, какие против вас серьезные улики? Надо же их как-то опровергнуть…
— Я сказал, что никаких показаний больше давать не буду! — решительно заявил Путоев. — И кончайте эту волынку.
Глебов понял, что говорить с Путоевым, по крайней мере сейчас, когда он так возбужден и озлоблен, бесполезно.
Путоева увели. Вошел Лавров.
— Ну, как? — спросил он.
Глебов подал ему пять мелко исписанных листков протокола допроса.
— Допросил, — сказал он. — Но протокола Путоев не подписал. Заартачился неизвестно отчего, когда допрос по существу был уже закончен.
Лавров покачал головой и стал внимательно читать протокол. Потом вызвал по телефону дежурного и попросил привести Путоева.
Минут через пять дежурный доложил, что Путоев отказался выходить из камеры.
— Ладно, пусть остынет немного, — сказал Лавров и, оставшись вдвоем с Глебовым, спросил:
— Когда истекает срок его задержания?
— Через тридцать шесть часов.
— За это время вы должны успеть тщательно проверить, его показания. Допросите жену, ее подругу и этого Грешняка, на которого он ссылается. Дайте Путоеву очную ставку со свидетелем Родиным. И обязательно проведите следственный эксперимент — я забыл вчера сказать вам об этом. Надо проверить показания свидетеля Родина: можно ли в темноте на указанном расстоянии опознать человека? Постарайтесь с участием Родина как можно полнее воспроизвести обстановку. Узнайте на метеостанции, какая была ночь — лунная или нет.
— Ага, вот как раз кстати! — сказал Лавров, заметив вошедшего в кабинет Романова. — У вас есть что-нибудь?
— Пока ничего, товарищ прокурор. Но Олег Николаевич кажется уже крепко держит Путоева, — и он одобрительно поглядел на молодого следователя.
Оставшись один, Глебов задумался. Перебирая в памяти подробности разговора с Путоевым, он старался понять, почему этот допрос вызвал в нем чувство какого-то неосознанного беспокойства? Поведение Путоева было обычным для преступников, не признающих вину: голословное отрицание свидетельских показаний, утверждение своей невиновности и ссылка на родственников и знакомых… И все же в поведении Путоева было что-то такое, что заставляло Глебова вновь и вновь мысленно возвращаться к нему. Глебову было всего двадцать шесть лет. В этом возрасте не так-то просто понять чужой характер, почувствовать его. А ведь
Глебов встал из-за стола и, подойдя к двери, щелкнул выключателем. Яркий электрический свет залил кабинет. Чтобы рассеяться и отогнать мучившие его сомнения, следователь вышел, спустился на первый этаж, в дежурку. Вскоре туда пришла жена Путоева, затем Григорий Грешняк. Ковалева явилась немного позже, когда Глебов, вернувшись в кабинет, уже допрашивал жену задержанного.
IV
В кабинет к начальнику горотдела милиции вошли Лавров и Рябинин. Начальник уголовного розыска Романов докладывал о каком-то деле.
— Продолжайте, мы подождем, — сказал Лавров.
— Ничего. Сделаем перерыв, — ответил Орешкин и обратился к Романову: — Зайди позднее, а я пока займусь с прокурорами.
Романов вышел. Лавров начал разговор:
— Мы со Степаном Николаевичем решили проверить, как горотдел милиции борется с преступностью.
— А как вы это будете проверять? — спросил Орешкин, прищурившись.
Лавров перечислил разделы работы, которые в данном случае интересуют прокуратуру.
— А как проверять будем? По конкретным делам, конечно, — чуть улыбаясь, сказал он. — Надо полагать, вы нам поможете?..
— Представление в горком на меня решили написать! — заявил Орешкин. — Ясно!
— Да разве в этом дело, товарищ Орешкин? — удивился Лавров. — Мы ж не о том думаем! Хочется наладить работу, нашу с вами работу, поймите вы это! Посмотрим ваши дела, заявления граждан, организаций; проверим, как работники горотдела реагируют на эти заявления. Иначе говоря, поинтересуемся вашей работой со всех сторон. Начнем с камеры предварительного заключения. Правда, я недавно побывал там, но это не повредит. Может быть, пройдете вместе с нами? — спросил Лавров, явно пытаясь сбить с Орешкина взятый им враждебный тон.
— Там есть дежурный, — сухо возразил Орешкин. — Он и проведет вас. Я ему сейчас позвоню.
— Нет, нет, звонить не надо, — сказал Лавров. — Мы сами пойдем…
Лавров и Рябинин просматривали заявления граждан, проверяли обоснованность возбуждения уголовных дел, качество дознания… Прокуроры указали оперативным работникам милиции на серьезные недостатки в их работе, на случаи нарушения законности.
Большинство работников милиции внимательно отнеслось к замечаниям прокуроров. Лишь Орешкин просто уклонялся от разговоров. Поняв это, Лавров перестал беспокоить начальника милиции. А тот, выждав несколько дней, явился в горком к Дымову и заявил: