Будничные жизни Вильгельма Почитателя
Шрифт:
После стольких тысячелетий бок-о-бок люди не казались ему заготовками из пробирок, они даже не столько похожи на тех существ, которыми он их задумал – эволюция внесла свои мерзкие коррективы. Люди были живыми, обладали свободой воли – настоящий триумф биологии и всей истории: в кои-то года Почитатель создал настоящий вид – самостоятельный и ни на кого не похожий внутренне (о чем прежде и вовсе не говорили), а не просто образцы с конечностями и органами внутри тела.
Вильгельм опустился на диван и посмотрел на потолок. Третья планета мигала синим цветом, так приветливо и отрешенно. Никогда они не создавали ничего подобного. Никогда он больше не будет хотя
– Господин, а можно я возьму ваш гель для душа? – спросил откуда-то взявшийся Нуд в розовом полотенце и шапочке с рисунком уточек на голове.
– Бери что хочешь, Эрун, – прошептал Вильгельм, а Нуд, то ли испугавшись своего настоящего имени, то ли из сочувствия к Хозяину, исчез.
«И через год ничего уже не будет, Нуд. Ни тебя, ни уточки, ни геля для душа, ни Планеты», – пронеслось в голове, и он, не в силах совладать с чувствами, уткнулся в подушку.
Он видел смерти, видел трупы и взрывы целых систем Планет, но никогда это не приносило такой боли, как сейчас. Вильгельм даже боялся представить, какого это – видеть гибель трудов всей своей жизни. Без Земли ничего не будет больше приносить радость, без Земли не будет Вильгельма Почитателя.
Он посмотрел в окно. По улицам шагали люди, горели фонари, бегали бездомные коты. Где-то пели песни, а под окном старушка тащила огромные пакеты.
Вильгельм зашторил окна, накрылся пледом и погрузился в мысли, одну мрачнее другой. До утра в квартире не проронили ни звука.
Глава третья, являющаяся первой
Это произошло в самом обыкновенном городе. Он не был мегаполисом, но и совсем маленьким его назвать язык не поворачивался. Люди в городе жили в основном самые обыкновенные, но иногда встречались и особенные, впрочем, как и везде. Все в нем было тривиально, начиная панельными многоэтажками и заканчивая клумбами из шин, в которых росли плешивые растения. Но даже в самом обыкновенном месте на Земле всегда может случиться что-то странное.
В тот день на проспекте Свобод моросил дождик, падал мелкий снег, липкий и отвратительный, и вообще было настолько противно, что Вильгельм пожалел, что вышел на улицу. Ладно бы доехал на машине, но ведь Джуди, увидевшая его на экране Связистора, ужаснулась бледному лицу и приказала срочно отдохнуть.
«Эльгендорф, даже не думай! Быстро вышел куда-то и пошел!» – вскрикнула она, как обычно – громко и настойчиво, а Вильгельм поморщился. Он ненавидел такой ее голос, но спорить бесполезно – Джуди была прилипчивой и всегда стояла на своем до победного конца.
У Вильгельма немного кружилась голова – он впервые за пару недель вышел на свежий воздух и задыхался. Почитатель бы и хотел проклинать Джуди, которая когда-то была даже большим, чем обычной знакомой, но прекрасно понимал, что ей, пожалуй, единственной не все равно на его здоровье. Нужно быть хотя бы немного благодарным.
Проспект Свобод был страшным и неказистым, хотя и соседствовал с ярким проспектом Обещаний, а в серую погоду сливался с небом и походил на бесконечную череду тоски и слез. Вода лилась по фасадам домов, капала на головы прохожим и иногда плевалась штукатуркой. Вильгельм натянул капюшон почти до подбородка, чтобы не видеть кошмара вокруг, и шел по наитию, куда-то вперед, где должен стоять уродливый розовый дом с винным магазином на цокольном этаже. Ему нужно срочно попасть в двадцать седьмую квартиру.
Мимо тащились серо-черные, нагруженные
По дороге неслись машины, где-то на вокзале звонили часы и оглашали отбытие поезда. Почитатель морщился – он никогда не любил вокзалы и вообще старался близко не подходить к железным червям с бесконечной вереницей купе и проводниц с невкусным чаем. Однажды он проехался на таком и пытался забыть увиденный кошмар пару месяцев. Ноги Вильгельма тонули в лужах, вода в ботинках хлюпала, из рук он не выпускал сигарету.
Наконец-то показался злополучный дом номер триста пятьдесят один, который все знали только по магазину на первом этаже – вроде как там продавали очень хорошее вино. Вильгельм обошел его вокруг и попал во двор. На лавке у детской площадке спал мужик в лохмотьях, чуть поодаль раздавались смачные плевки, из квартиры на первом этаже слышался грохот посуды. Две старушки, сидевшие на лавке под навесом, проводили Вильгельма придирчивыми взглядами.
– Опять алкаш какой-то, – шепнула одна из них, совсем старая и почти беззубая. – Смотри, какой угрюмый и страшный. И руки дрожат. И глаза злые! Больной какой-то!
– Да точно. Или наркоман! За дозой пришел. Наверное, к Людке с двадцать пятой идет. К ней часто такие ходят. – Кивала вторая, поживее, но с глумливым лицом.
Вильгельм молча прошел мимо и зашел в теплый подъезд, все стены которого увешаны ржавыми почтовыми ящичками с потекшими номерами квартир. Пахло плесенью и колбасой. Будка консьержки была покрашена по ржавчине и уже начинала рыжеть. Над столиком ее висела иссушенная герань и чеснок. В шкафчике работал телевизор и показывал политическую программку. Женщина сидела, отвернувшись от окошка, и хлебала суп из контейнера, челюсть ее ходила туда-сюда и стукала зубами.
– Здравствуйте, я к Виталию в двадцать седьмую, – сказал Вильгельм, заглянув в окошко, а работница чуть не поперхнулась.
Она медленно повернулась, зыркнула на него увеличенными очками глазами, скрытыми за мутью стекол, помолчала пару секунд, а потом сжалилась:
– Ну иди, раз пришел. Но, если узнаю, что творите всякую похабщину – тут же полицию вызову!
Вильгельм развернулся и побрел на четвертый этаж, чуть не свернув себе шею на крутой лестнице, когда оступился и провалился в дырку между ступенями. Тихо ругнулся, скривился, когда увидел прилипшую грязь на ботинках. Дверь нужной квартиры он нашел сразу – страшная и облупленная, будто кто-то специально ковырял ее ножичком или ногтем. Вильгельм постучал, потом трижды позвонил в красный звонок, а потом снова постучал. Услышали в двадцать седьмой или нет – неизвестно, но вот соседка из двадцать пятой тут же вышла и начала покрывать Вильгельма трехслойным матом, мол, он ее дочь разбудил.
«Видимо, это и есть та самая Людка», – решил Вильгельм, оглядев крашеную бестию в цветастом передничке. Он пытался успокоить ее, но женщина все верещала. Из квартиры в самом деле раздался детский плач.
К счастью, словесная баталия продолжалась недолго – из двадцать шестой вышла женщина, вида весьма приличного, и загнала горе-мать обратно.
– Молодой человек, Вы к Виталику? – вежливо спросила женщина средних лет в домашнем костюме цвета хаки и в красивых, явно дорогих, очках. – Он, наверное, на балконе. Я слышала, как он чем-то бил по сушилке для белья. Давайте, я ему постучу в окно. А кто к нему пришел, чтобы я сказала?