Будничные жизни Вильгельма Почитателя
Шрифт:
По коридору долго идти не пришлось – его почти и не было. Пару шагов по тусклому помещению и он оказался в у белой двери с вставкой из стекла. Вильгельм аккуратно открыл ее и вошел в комнату, в которой воняло то ли бельем, то ли горелыми волосами. Стены в цветочек, кровать, на которой лежала очередная женщина Ванрава под пледом с тигром. На стене висел ковер, а на столе, на веселенькой скатерке, лежали журнальчики сомнительного содержания и письмо, помеченное печатью Академии.
«Он бы еще на лицо своей благоверной положил секретное донесение», – фыркнул Вильгельм и, убрав письмо за пазуху, пошел к выходу.
– На, вот. Он живет на улице Долговых в отеле. Он тут, типа, проездом,
– Не беспокойся, я тихо. Ты только секретные послания больше не оставляй на видном месте, а то узнает, что ты у нас посланник из мира другого. Вдруг перестанет ходить к тебе в бомжатник.
– Ой, вали уже, Эльгендорф! – Махнул рукой Ванрав и выпроводил однокурсника за дверь.
На улице все еще шел дождь. Вильгельм жалел, что не взял машину, потому что в ней было бы не так противно. Хотя, пачкать ее тоже как-то не было желания. В конце концов он решил вызвать такси, потому что ему даже полчаса пути сейчас бы встали боком. Таксист пообещал приехать через пару минут, так что Вильгельм отошел к розовой стене и принялся ждать.
Двор, на который он глядел, был обычным двором – две качельки, лавочки, песочница, цвет наполнителя которой из желтого стал коричневым, и грибочек, исписанный всеми похабными словами, которые только можно придумать. Со всех сторон он огорожен домами.
«Не таким я создавал тебя, Мир», – вздохнул Вильгельм.
Он знал Землю райским садом, вечно зеленым и прекрасным. Помнил, как ноги ступали по сочной траве, которая оставляла маленькие царапинки на ступнях, как большие руки собирали чудные дары Планеты, как бледное лицо наслаждалось лучами горячего Солнца. Волосы мокли под теплым дождем, ссыпавшегося с огромных водопадов. Небо было конфетно голубым, а облака, белоснежные, напоминали сладкую вату. Воздух пах патокой и был прозрачным.
Но все это исчезло, стоило появиться человеку. Этому созданию, которое он, собственными руками, создал, наделил свободой воли, позабыв, а, может, и специально не решившись вспомнить, что с первых мгновений жизни человека потерял возможность вмешиваться в их жизнь. Люди должны были сами, без помощи Вильгельма, сообразить, как сохранить Землю в порядке, но их «порядок» слишком отличался от Академского понимания.Люди почувствовали себя единственными хозяевами Планеты и присвоили Землю, все ее богатства, которые им не предназначались. Чем умнее становился человек, тем сильнее он использовал природу в своих целях, и если пашни и небольшие фабрики еще можно было перетерпеть, то огромные предприятия, выбрасывавшие в атмосферу ядовитые газы, миллиарды машин, загрязнения океанов и земель и уничтожение лесов со всем живым, что не успевало спрятаться, а потом насильственным выкуриванием мелких зверьков ради шуб или развлечения, Вильгельм терпеть не смог. Но стоило ему попытаться вмешаться, попросить Жака навлечь на людей стихийные бедствия или запустить метеорит в одно из опасных для Земли предприятий, как из Единого Космического Государства приходили отказ за отказом – все это расценивалось как запрещенное Кодексом вмешательство в жизнь образцов. А Почитатель ненавидел свою судьбу с каждым днем все больше, особенно когда выходил на улицу и дышал загрязненным воздухом, не мог разглядеть ни одной звезды из-за светового загрязнения и видел уничтоженную бетоном и кирпичом природу, которую когда-то создавал для себя и для тех граждан, которые все-таки грустили о том, что на Шаттлах такой красоты никогда не получалось добиться.
«Стоит подумать о людях, как настроение мое сразу портится», – хмыкнул Почитатель, и ему стало совсем уж грустно.
Таксист
Они ехали под звуки радио, а за окнами мельтешили люди, которым таксист сигналил, чтобы они освободили ему дорогу. Впрочем, сам водитель перепутал проезжую часть с тротуаром, но это его не волновало. Он ожидал больших чаевых и предвкушение хороших чаевых даже закрыло ему рот, из которого так и норовили вылететь оскорбления, касаемо внешнего вида Эльгендорфа.
Отель, в котором Годрик остановился, находился у главной городской площади на последнем этаже огромного торгового центра. Вильгельм быстро поднялся на лифте, минуя многолюдные магазины и площадки, и очутился в приятном фойе, где миловидная девушка его поприветствовала и проводила до нужного номера. Растроганный приветливостью Вильгельм даже растянул губы в улыбочке, которую все считали не то чтобы приятной, и дал ей на чай. Девушка улыбнулась в ответ и сказала, что все заказы в номер будут приходить еще быстрее, чем обычно.
Годрик выбрал большой номер, с огромной спальней, кабинетом и двумя ванными комнатами. Все стены были расписаны под позолоту, а на полу валялись ковры, почти что персидские, разве что уголок прожжен.
Годрик сидел на красном диванчике в гостиной в белом шелковом халатике и нажваривал виноград с сыром, запивая дорогим вином. Занятие не очень красивое, но выглядел он так изящно, что Вильгельм невольно засмотрелся.
– Привет, Годрик. Номер еще больше, чем в прошлый раз. Лучше просто снять дом, – поприветствовал его Вильгельм, когда уселся напротив коллеги. Его темная одежда совсем не вписывалась в интерьер.
– Погоди, доем и поговорим, – хихикнул беловолосый и белозубый Годрик, который будто (а, может, и не совсем будто) был моделью для многих скульптур в Древней Греции. – Я скоро уеду. Мне срочно нужно приехать в Альбион. Какого-то шпиона нашли с планеты мусора, привезли в тюрьму. Ждет, говорят, кого-то, кто выслушать его сможет. Говорят, сбросил себя в антипробойной бочке. Представляешь, долго летел и попал сюда. Ну разве не огорчение?
– Огорчение, да, – хмыкнул Вильгельм. – А тебя почему отправили? Разве не Пронкс занимается подобным?
– Пронкс сейчас занят, очень важные дела у него, – как бы между прочим сказал Годрик, но Эльгендорф поймал в этом тоне что-то постороннее, скрытное. – А ты как? Все также страдаешь, глядя на твоих испорченных людей?
– Люди сами придумали миллион способов, как испортиться, я тут ни при чем, – рыкнул Вильгельм, а его холодные лиловые глаза зажглись злобным огнем. Он скинул пальто и повесил его на спинку дивана. С пальто медленно капала вода.
– Ты так похож на собаку, Вильгельм. Хочется потрепать за ушко, – усмехнулся Годрик, подумал, что шутку понял и Вильгельм, но коллега оставался угрюм.
Тогда Годрик перестал есть, вытер руки и посмотрел на Вильгельма. С интересом так посмотрел. С грацией кошки он выгнулся и, как поток воды, переплыл на диванчик к коллеге. Его голубые, почти прозрачные, зоркие глаза с прищуром смотрели на Почитателя. Еще в учебные Годрик был красивым до неприличия, изящным, гибким, словно в нем вообще не было костей. А рядом с Вильгельмом он казался еще краше.
– Оставь их, улети, Вильгельм. Чего ты боишься?
– Улететь? Куда? На Шаттл? Так меня сразу схватят. В Академию? – Вильгельм вздохнул. – Так там тоже не ждут.