Будьте бдительны! Сборник рассказов
Шрифт:
– Вставайте, - сказал он.
– Вставайте, капитан. Вы пленный… Пашка!
– крикнул он через плечо, заметив подбежавшего вестового.
– Помоги раненому. И отконвоируй его в тыл.
Дружинники братались с партизанами. Куда-то гнали колонну пленных, лежали трупы, горели дома и машины. Рослый офицер с непокрытой головой сперва стиснул Верещагина так, что тот не только не смог ответить на объятье, но и дышать-то разучился на какое-то время, потом, с улыбкой отстранившись,
– Командир партизанской бригады "Вихрь" Ларионов!
– Командир седьмой егерской дружины РНВ Верещагин, - отдышался наконец надсотник и теперь уже первым обнял партизана, выдохнув: - Здорово, брат!
– Здорово, брат!
– Ларионов снова стиснул чэзэбэшника.
– Фу, дошли.
Мужчины отстранились, по-прежнему улыбаясь друг другу.
– Я тут развернул свой штаб, - Ларионов кивнул на старую церковь, - давай туда пойдём, что ли?
– Серёга!
– окликнул Верещагин Земцова.
– Давай, собирай командиров туда!
– и махнул в строну церкви.
Возле красных кирпичных стен кладки ХIХ века несколько человек - не из дружины Верещагина - сваливали в кучу и поливали бензином лазерные диски в ярких коробках, какие-то пачки глянцевых журналов… Ларионов на ходу подобрал несколько, хмыкнул, передал один надсотнику. Тот посмотрел, брезгливо отбросил обратно:
– Надолго собирались устраиваться.
– А заметь, какие имена, - недобро усмехнулся партизан.
– Довоенные властители дум и эстрады. Почти поголовно успели подсуетиться к новым хозяевам. Вон какие тиражи насшибали…
– Дождёмся, - Верещагин безразлично посмотрел, как несколько человек сшибают замок с какого-то подвала, - они ещё полезут наверх, твердить будут, как врага изнутри разлагали…
– Х…й им, - и Ларионов показал неприлично огромную фигу.
– Вот теперь - х…й… Это что там делается?!
Пролезшие наконец в подвал партизаны с матом вытаскивали наружу каких-то людей - с матом, но бережно. Офицеры подошли ближе.
– Что тут такое?!
– крикнул Ларионов. Казачий есаул-терец, командовавший всем этим, повернул к офицерам перекошенное болью и гневом лицо - совершенно чеченское, острое и лупоглазое. Почти крикнул:
– Да вы гляньте, что они с детишками сделали!!!
Из подвала в самом деле выносили и выводили детей - с десяток, около того, босых, в окровавленных лохмотьях, избитых и изуродованных, плачущих. Казаки с матом кутали их в сорванную с себя тёплую одежду. Кто-то, увидев идущих мимо под конвоем дружинников пленных, заорал истошно:
– Бить гадов!
– в ответ ему согласно взревели остальные.
– Наза-ад!
– Верещагин встал на пути, поднимая руки. Окажись в них оружие - его бы смяли. А так - разъярённые казаки остановились.
– Казаки, вы меня знаете!
– надсаживаясь, закричал надсотник, раскинув руки в стороны. Американцы в ужасе жались за спины хмурых конвоиров, явно готовых отойти в сторону.
– Казаки, не надо! Гляньте на них - вы же потом сами себя стыдиться будете! Стой, не надо! Казаки!
– А звёзды на пацанах резать надо?!
– заорал кто-то.
– А девчонку, малолетку совсем - надо?! Бе-ей!!!
–
– отчаянно крикнул надсотник.
– Казаки! Мы же воины! Мы за Родину воюем! Так что ж мы пачкаться будем! Пусть их судят!
– Уйди, надсотник!
– перед лицом Верещагина качнулся ствол. Офицер засмеялся:
– Ну давай, эти меня не убили, так вы прикончите! Стреляй, казаки - а пленных убивать не дам!
Минута ползла долго-долго. Остервенело хрипело дыхание казаков. Кто-то из американцев громко молился.
– Тьфу!
– плюнул наконец есаул.
– А!
Ворча и переругиваясь, казаки стали возвращаться к церкви. Верещагин перевёл дыхание, бледно улыбаясь, пошёл следом.
– Вот чёрт, думал - пришибёт казачня бешеная… - начал он, обращаясь к Ларионову. И только теперь увидел, что комбриг-партизан стоит на коленях в снегу, держа на руках укутанного в две куртки мальчишку - так, что торчали только грязные вихры и часть залитой синяком щеки. Ларионов плакал и шептал:
– Серёжа… сыночка… Серёжка, родненький, как же они тебя…
А мальчишка на его руках шептал - пар дыхания валил в воздух:
– Я ничего… папа… я ничего… остальным помогите, а я ничего… - и вдруг, вцепившись в отца чёрными от засохшей крови руками, закричал почти истерически: - Па-па-а-а, миленький, папа, не бросай меня больше, не бросай, не бросай!!!
Крик был невыносим, ужасен и в то же время полон такой дикой радостью, что надсотника пошатнуло.
Верещагин отошёл в сторону и, сев на обломок стены, закрыл глаза…
…Так - сидящим на кирпичах - его нашёл Пашка, притащивший термос с кофе.
Белый потолок. Он умер? Всё-таки умер. Значит, где-то тут должны быть мать, отец, сестрёнки… Но почему так хочется пить? И ещё… Где-то разговаривают…
– Сестра, серб очнулся!
По-русски.
Боже хотел сказать, что он не серб, а черногорец. Но вместо этого спросил по-русски у женского лица, всплывшего на белом фоне:
– У меня целы ноги?
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Над Воронежским морем дул резкий тёплый ветер. Взбивал воду белыми весёлыми гребнями, посвистывал в зелёных кронах молодых деревьев вдоль берега, раскачивал их из стороны в сторону и рвал чёрно-жёлто-белые полотнища на новом, только-только отстроенном Новом - бывшем Северном - мосту. Даже отсюда - со Спортивной - были видно, как туго натянут - словно фанерный лист - транспарант с яркой надписью:
Немолодой, грузноватый человек в серо-зелёном костюме стоял на набережной, опираясь руками на чугунные перила. Он смотрел не на празднично разукрашенный мост, а в другую сторону - туда, где между ещё не до конца расчищенными руинами виднелись в юной зелени только-только садиков двухквартирные дома-одноэтажки Славянского района.