Будьте красивыми
Шрифт:
— Это Пузырь струсил. Растяпа! Мы уже возвращались домой. Мы сегодня с ним на линии были. Линейщиков отправили дальше, на новое место, а нас послали на линию подтянуть новую жилку. Мы уже возвращались домой. Пузырь шел в стороне, немец на него, а он не видит, и я закричал и выстрелил в немца. Вот он лежит за кустами, немец-то. А Пузырь струсил. А рядом с тем был другой немец, он выстрелил в меня и убежал, и я упал. Тогда Пузырь подполз ко мне, начал палить, поднял тревогу. Вот и все, Варя, вот и все. Это было так неожиданно. А Пузырь, Пузырь, растяпа! У меня карабин, а у
— Не надо, Игорь, успокойся, молчи, — несколько раз пыталась остановить его Варя, а он все говорил, торопливо, захлебываясь, и на губах у него появилась кровавая пена. Варя вытерла ему губы платочком, и он испуганно посмотрел на нее, в самые глаза, спрашивая о чем-то, нетерпеливо и жарко. Варя поняла его: «Неужели я убит, Варя? Неужели убит?» — спрашивали, молили ответить его глаза, но Варя сделала вид, что не понимает его вопроса, она почувствовала себя спокойной, совершенно спокойной. Страх, боль и ужас куда-то ушли от нее. Осталось одно это ледяное спокойствие, остался Игорь, а все, что было вокруг, исчезло: люди, их голоса, фырканье машин, заходящее солнце — исчезло все, остался Игорь и она одна перед ним со своим ледяным спокойствием.
— Я утром видела тебя, Игорь, как вы пошли с Пузыревым, — сказала она, еще раз вытерев ему губы. — Но мне было почему-то стыдно, и я убежала…
— И я видел. И мне было стыдно. И я, и я! — заторопился он, обрадованный.
— Тише, Посторонитесь. Прошу отойти, — услышала Варя настойчивый голос, подняла голову и увидела фельдшера из санчасти, пожилого сутулого человека, встала, отступила на шаг, и Игорь скосил глаза, чтобы видеть ее, и в глазах у него стоял все тот же вопрос, нетерпеливый и жаркий.
Осмотрев раненого — рана была опасной, в живот, — сделав самое необходимое, фельдшер попросил перенести Стрельцова на машину. Игоря подняли прямо на шинели и перенесли в машину. Кто-то заботливо подложил соломы.
— Быстрее в госпиталь, — сказал фельдшер шоферу. — Это километров десять. Нужна операция. Как можно скорее!..
Варя, волоча за собой карабин, взобралась в кузов, села рядом с Игорем, подложив свою руку ему под голову. По другую сторону Игоря сел фельдшер. Машина тронулась.
— Нет, нет, нет! Я не хочу, не хочу! — заметавшись, громко заговорил Игорь, когда машина тронулась, и изо рта у него побежала струйка крови.
— Поскорее бы! — сказал фельдшер, привстав на колени и с надеждой вглядываясь вперед, через кабину машины.
— Молчи, Игорек, молчи, родной мой, — сказала Варя, дивясь спокойствию, с каким она говорила. — Теперь недолго, мы приедем, машина идет хорошо, мы приедем. — И тоже привстала на колени, посмотрела через кабину и увидела, что по сторонам сгущаются сумерки и лужицы на полях стали багрово-красными, как тогда, утром, на пруду.
— Не хочу, не хочу! — все настойчивее и, наверное, уже не помня смысла своих слов, твердил Игорь. Варя думала, он бредит, но он поймал ее руку, слабо пожал ее, и Варя пожала ее крепче, заботливее, нежнее, задержала его руку в своей руке, разглядела ее — рука у него была
— Нет, нет, нет! — твердил Игорь и вдруг вздрогнул, открыл широко глаза и увидел высоко над собой темное, с красноватыми отблесками небо, луну и розовые клочья туч вокруг нее, которые куда-то быстро летели, клубились, распадались на куски прямо на глазах, и ему казалось, машина неслась вверх, вверх, в эту пучину туч.
— Я не хочу! Нет! — слабо, совсем слабо прошептал Игорь и закрыл глаза.
— Потерпи, милый, славный, хороший мой, потерпи, — умоляла Варя.
Через минуту он опять открыл глаза. Машина неслась все выше и выше, казалось, стоило только повернуть голову, и он увидит весь мир, из края в край; на какой-то миг он даже подумал: «А может быть, повернуть голову, посмотреть, каков этот мир?» — но не мог и снова простонал свое: «Нет, нет, нет!», не помня смысла, и схватился за руку Вари, боясь уже не смерти, а боясь упасть с этой высоты, куда мчалась машина. И, взяв ее руку, успокоился, подумав: «И Варя со мной. Она тоже со мной — это хорошо, очень хорошо!» Потом приподнялся, сказал твердо, осмысленно, своим обычным голосом:
— А может быть, та женщина была не виновата? Варя, может быть, она была не виновата? — И упал, снова твердя: — Я не хочу, не хочу!
— Милый, милый, — только шептала Варя, холодея от своего ледяного спокойствия и всеми силами держась его, как будто в этом спокойствии было все ее спасение.
Наконец Игорь утих, фельдшер взял его руку, послушал пульс, торопливо схватил другую руку — и постучал по кабине.
— Поворачивай назад, кончился, не довезли, — сказал он шоферу, высунувшемуся из кабины.
— Игорь, Игорь! — закричала Варя, и голос ее, посреди поля, прозвучал жалко и одиноко.
Его лицо было белым, открытые глаза тускло смотрели в небо.
— Игорь! — закричала Варя, отбросив все свое спокойствие, которое теперь уже никому не нужно было. — Да что ж это такое! Убили! — Подумав, еще раз повторила, будто не веря себе: — Убили! — Спросила: — Кому это нужно? Кому он помешал?..
— Истек кровью, что ж поделаешь! — будто оправдываясь, сказал фельдшер.
Машина развернулась и пошла обратно. Варя села на свое место, рядом с Игорем, и, подложив ему под голову руку, шептала, уже ни о чем не думая:
— Милый, милый, милый…
Стрельцова похоронили в парке, утром, перед отъездом на новое место вслед за наступающими войсками. Варя набила листьями свою наволочку с вышивкой, положила в гроб ему под голову. «Игорю. Отечественная война. От Вари». Думала ли она, какой страшный подарок приготовила Игорю!
На свежий могильный холмик, как его насыпали, тотчас же упали сверху два пурпурных листочка. Светило солнце. Солнце и сегодня хотело хорошо поработать, помогая нашим летчикам бить фашистов. «А Игоря нет, нет, — думала Варя. — Может ли это быть? Неужели так насовсем и погасла его жизнь? Значит, погас целый мир, погасли небо, солнце, А почему я вижу солнце? Оно не погасло?..»