«Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова)

Сборник

Как однажды нам должно родиться плотию от материнской утробы, чтобы войти в мир и жизнь земную, так однажды нам должно родиться свыше от воды и Духа для того, чтобы войти в жизнь вечную.

Рождение есть начало жизни. Без него нет и самой жизни, вот почему необходимо обозначить день своего рождения для жизни вечной Таинством Крещения.

Человек сотворен Богом из плоти и духа, и каждое из этих естеств должно получить достойное бытие.

Плотию мы приходим в мир бессознательно: нас никто не спрашивает, хотим ли мы родиться для жизни и смерти (в этом рождении мы несвободны), духом же мы рождаемся свободно. Мы своею волею говорим: «Я хочу родиться в жизнь вечную и осознанно прихожу к Таинству Крещения, как к моему рождению во Христе, в истине и вере».

Рожденное от плоти есть плоть, рожденное от Духа есть дух (Ин. 3, 6). Почему же только крестившиеся во Христа могут быть причастниками блаженства вечной жизни? Почему Иисус Христос, казалось бы, так жестоко сказал: «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Небесное»? [41]

Если бы не было дня и часа нашего рождения, то не было бы и самого нашего существования на земле. Если бы не было этого краткого мгновения рождения, то не было бы и всей долголетней нашей жизни. Дух же наш живет теми же законами. Если не совершится Таинство Крещения, если не будет этого мгновения рождения духа, то не может быть для нас и вечной духовной жизни.

41

См.: Ин. 3, 5.

«Я

верный вдохновению псаломщик, стихами утешающий себя»

Стихи

Зимний вечер

«Сегодня ты чего-то невеселый»,— Подметит разговорчивая мать, И мы, словно соседи-новоселы, Расходимся по комнатам молчать. И слышу я, как швейная машина Справляется с заплатанным шитьем, А кто-то по привычке, по старинке О ночке напевает за окном. Что лучше заполуночного чая? Присяду «на купеческий» за стол — Оттаивает кровь моя густая И капает варением на стол. И чувствую – напрасны все старанья, Не вылечат сегодня от тоски Ни долгое квартирное шатанье, Ни крепкие настойки из травы. И только усмотрю, что в этом мире Я небом по случайности забыт, — На дедовской потрескавшейся лире Псалмы я запою, как царь Давид. Душевно пропою на всю окрестность О небе, о земле и о любви, Чтоб властная ночная безызвестность Не скрыла псалмопения мои. Спою, что я, по правде, и не спорщик, И хмурый только так, издалека, Я верный вдохновению псаломщик, Стихами утешающий себя. И все вокруг немного повздыхает — И ночь, и тишина, и желтый свет. И тихо, словно бабочка ночная, Забьется о стекло пушистый снег. И сердце воскрешается псалмами, И городом владеет царь Давид… С улыбкою, поднявшись над домами, Луна его от шума сторожит.

Псалом 18

О Божественной славе повсюду Проповедуют неба глаза, О свершениях Господа людям Откровенно вещает земля. И не зная ни сна, ни покоя, День ко дню передаст все дела. И ночь ночи, под звездами стоя, Перескажет, что было вчера. Нет таких языков и наречий, Где не помнился голос бы их, Всюду слышатся звездные речи И пылающий солнечный стих. Над землей всей идет их звучанье, До пределов Вселенной оно. И поставил Господь в назиданье В лике солнца жилище Свое. И выходит оно, женихаясь, — Покидает свой брачный чертог. Исполинскою силой играясь, Веселится на шири высот. Оно выйдет из дали небесной И, прошествовав, вдаль забредет, И ничто не сокрыто завесой От его теплоты и щедрот. Совершенен закон и безмерен, Коим Бог обновляет людей, И в своих откровениях верен, Коль мудрейшими ставит детей. Повеления Господа правы, Веселят они правдой сердца И, как будто лечебные травы, Исцеляют людские глаза.

«За год беспечного мытарства»

За год беспечного мытарства Я повзрослел как будто вдруг: Не пил новейшие лекарства, А просто посмотрел вокруг. Я повзрослел. И не годами, А невещественной душой, За всех, кто правду чтит устами, А сердце затворил молвой. За всех, бегущих без оглядки И правых лишь от слепоты, За всех, не побывавших в схватке И не любивших соль земли… Как все не по-житейски быстро Насело на громаду плеч… Что ж, говорили, я плечистый, — Да и к чему себя беречь?

«Как приблизится время цветенья»

Как приблизится время цветенья Золотистой осенней листвы, Так приходит ко мне вдохновенье Из далекой лесной стороны. Оно поутру в город заходит, С хороводом ветров и дождей, И меня без ошибки находит Среди полчищ машин и людей. Если в шумном метро я кочую, То оно золотистой стрелой Проникает сквозь толщу земную И становится рядом со мной. И такое с душой сотворится, Что сказать – не поверит никто. Мне завидуют вольные птицы За сиянье и легкость ее. Я тогда становлюсь на мгновенье Не от мира сего молчуном, А бесплотных стихов сочиненье Служит хлебом тогда и питьем. И тогда ничего мне не стоит Бросить все и уйти в монастырь, И упрятать в келейном покое, Как в ларце, поднебесную ширь.

«Когда другого я пойму»

Когда другого я пойму Чуть больше, чем наполовину, Когда земному бытию Добуду вескую причину, Когда все тяжкие грехи Я совершу в беспечной жизни И подскажу, куда идти, Моей заплаканной отчизне; Когда необходимым вам Покажется мой стих невнятный, А время по любым часам Настроится на ход обратный, — Я

вдруг всецело проживу Мгновенье вольного покоя И как-то радостно умру На людном перекрестке – стоя.

О кресте могильном

А где-то, я и сам не знаю, где, Но где-то все на этой же земле, Стоит одна высокая сосна И думает ночами про меня. И что-то, правда, сам не знаю, что, Но что-то очень важное одно Она мне все пытается сказать, Да веткой нелегко меня достать. И, отчего, не знаю, по стволу, Похожая на женскую слезу, Стекает молчаливая смола И каплей застывает янтаря. И где-то на сосновой той коре, К которой прикоснулся я во сне, Виднеются белесые рубцы, То высеклись объятия мои.

Послесловие к «Евгению Онегину»

Под властью пушкинского слога Я, репутацию губя, Порядка не нашел другого Ни в мире, ни внутри себя, Как только пестрое собранье, Давно вошедшее в преданье, Полусмешных забавных глав. Быть может, я совсем не прав, Но сердце в них находит отдых От мелкой гордости своей, От бесконечных новостей, От споров и порядков модных И вдохновляется порой На труд неведомо какой. Вот и сейчас, когда в гостиной, В одном из среднерусских мест Я отчитал роман старинный, Словно Псалтирь – в один присест, Пришло желание слепое Писать. И сердце, жадно ноя, Отозвалось одной строфой На чей-то голос неземной. Я верю, рукопись читая, Ее молитвенно твердя, Того и сами не хотя, Мы часто небо призываем… И отвечает нам оно, Хоть многим это и смешно. Прости же, гений величавый, Дерзанья школьные мои И поэтические нравы Моей ликбезовской души. Прости, что противу приличий, Поправ неписаный обычай, Я вторю гласу твоему. Но к оправданью своему Замечу, что твоим заветом Разрешена моя вина — Писал ты, не предвидя зла: «Вещь избирается поэтом!» Хоть не дословно – это так, Здесь я оправдан кое-как. Хотя, по совести признаться, Чтоб научиться избирать, По жизни надо поскитаться И много сору перебрать. Бывало, чуть найдет волненье, Спешу, дрожа от нетерпенья, Предметы неба и земли Зарифмовать скорей в стихи. А через день переиначу, Прибавлю там, тут зачеркну, Когда же кое-что пойму, Сожгу, и даже не заплачу, И… вспомню с горечью при том, Каким был раньше удальцом. Теперь не видно сумасбродства. Тесны врата и узок путь, Идти которыми придется, Чтоб мне на истину взглянуть, И ты, певец изящных ножек, Среди тропинок и дорожек Нам указал одну стезю И в стихотворстве и в миру. Ты утвердил для вдохновенья Строфы отеческий канон, Он временами утвержден И стал он камнем преткновенья Для чтущих все одной молвой И сердце скрывших под полой. Да, мы учились понемногу. Но ведь глупцам должно везти: Я вдохновляться начал с ходу — Не поперек, а вдоль строки. Мы все со споров начинали, С того, что все ниспровергали, С обид, которых не снести. А глядь, поближе к тридцати Стихами перенял молитву, Припомнил Русь и старину И внял распятому Христу. И с прожитым вступая в битву, В нем ничего не изменил И всех за все благодарил. …И нас, Владыко дней, сподоби Прейти в такую меру лет, Когда в душе заместо злобы Найдем один небесный свет. Пока же в непогодь любую, Вдыхая благодать земную, Дыханье задержу. И мне Все кажется – собрал в душе Красоты шири поднебесной… Пока мне лучшие друзья — Былые наши времена. И я люблю былые песни. Былых певцов я свято чту И в поминанье заношу.

На могиле С. Есенина

Вот, Сергей Алексаныч, примите Земляка запоздалый поклон: Вы – питомец Октябрьских событий Я – свидетель застойных времен. Мы родня: Вам Кузьминская волость Подарила к стихам интерес, А меня стихотворная робость Загоняет в Кузьминский лес. Может, встретившись, были б друзьями, Ведь стихи нам и счастье и срам, Ведь по-русски пристрастье питаем Вы к вину, я – к московским церквям. Приучить попытались друг друга б К исцеляющим средствам своим: Вы меня приглашали б к подругам, Я бы вас – к куполам золотым. Из земли вырастающим с песней Подтянуться б на звездный карниз, Но они – почему неизвестно! — С полдороги срываются вниз. Им бояться высот не положено, Коль завещано жить и терпеть. Правда, сил для того лишь приложено, Чтоб не сделать, а только воспеть. Будьте слабыми, сколько есть силы, Вы, поэты российской земли. За ту слабость на ваши могилы Приношу я с поклоном цветы. Вот, Сергей Алексаныч, примите От возможного друга поклон. Вы в Октябрьской буянили свите, Я – в компании наших времен.