Бухтик из тихой заводи
Шрифт:
Похоже, что и Барбуле пришла в голову та же мысль. Несколько раз он внимательно поглядывал то на Олю, сидящую на берегу, то на собственную дочь. И вдруг воскликнул:
— Да вы же похожи! Вы же как две капли воды!
— Я давно это заметила, — вмешалась Квакуша.
— Они и характером похожи, отец, — сказал Бухтик. — Помнишь, как Оля укрепляла корни твоей ивы? Так же заботливо, как Чара ухаживает за родником.
Одна только Омаша не участвовала в разговоре. Не отрываясь смотрела она на детей и думала: «Вот попадитесь мне ночью. Надо заманить
— Все собрались? — спросил Бухтик и хлопнул в ладоши: — Даю сигнал!
Оля сидела на берегу, вздрагивая при каждом шорохе.
— Они уже смотрят на нас? — шёпотом спросила она.
— Они всё время на нас смотрят, — ответил Серёжа. — Но ты не бойся. Считай, что мы здесь одни.
— Я стараюсь не бояться, — дрожащим голосом сказала девочка.
Возле камышей с громким всплеском вскинулась рыба.
— Это сигнал, — понял Серёжа. — Можно начинать!
У лукоморья дуб зелёный… —донеслось до заводи.
Златая цепь на дубе том: И днём и ночью кот учёный Всё ходит по цепи кругом…И все, кто слушал Олю, представили себе этот дуб. На краю непроходимого леса, куда даже ворон не залетает, стоит он, непоколебимый и могучий. Ни один листик не шевельнётся в его густой кроне… А где-то неподалёку глухо ударяет в берег тяжёлая океанская волна.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит…
— Правильно, — прошептала Чара. — Леший — это Дава…
Но Барбула приложил палец к губам, и маленькая русалка замолчала.
А Оля читала дальше:
И тридцать витязей прекрасных Чредой из вод выходят ясных, И с ними дядька их морской…И снова увидели все дремучую чащу. Слышался скрип гальки под мерными, медленными шагами морских витязей… Где-то в глухомани раздавался дикий, неистовый хохот филина. И хохот этот предупреждал о том, что скоро здесь пролетит ступа с Бабою Ягой. А вот и сама Баба Яга — костлявая, с растрёпанными патлами… Куда спешит она? Кому несёт беду?
Уже давно отзвучал голос Оли. Уже давно дети поднялись и ушли, а водяные жители всё ещё молчали, поражённые тем, что они услышали.
Наконец хозяин заводи прокашлялся и торжественным голосом произнёс:
— Отныне я, хозяин всех здешних мест, наказываю заводь эту называть Лукоморьем. А ольху, возле которой сидела Оля, — именовать дубом зелёным…
— Не может ольха быть дубом… — вмешался Бухтик.
— Не перебивать! — прогремел властный голос хозяина заводи. — Как я сказал, так тому и быть!.. А тебе, Бухтик, ещё одно задание: узнай у Серёжи адрес дядьки морского и напиши ему письмо от моего имени. Так, мол, и так, здравствуй, дядька морской!
— Понятно, — сказал Бухтик.
Когда водяные жители начали расходиться по домам, к брату подплыла Омаша.
— Ты не мог бы пригласить детей на праздник полнолуния? — спросила она. — Ну хотя бы одного Серёжу.
— Да, Серёжу надо позвать.
— Ты мне обещаешь?
— Обещаю, — сказал Бухтик.
О, если бы он мог хотя бы на минуту задуматься о странном предложении Омаши! Тогда бы он многое понял и, наверное, заранее отвёл бы опасность, нависшую над Серёжей.
Цветы для Оли
Неизвестно, был Бухтик видимым в ту тёмную ночь или нет. Ведь в ночном мраке его лицо всё равно не удалось бы рассмотреть. И казалось, что от реки к санаторию сама собой движется светлая пижама. Она остановилась под Олиным окном, и на подоконник легли цветы.
Эти цветы просила передать Чара.
— За чудесные стихи, — сказала она. — И за иву, и за… всё.
Барбула тоже предложил выбрать для Оли что-нибудь из своих драгоценностей.
— Можешь даже зеркало ей подарить, — сказал он. — Мне ничего не жалко для неё.
Но Бухтик отцовского подарка не взял.
— У них зеркал хватает, — объяснил он и, заметив, как огорчённо вытянулось лицо хозяина заводи, поспешил добавить: — Кроме того, им больше нравятся разные добрые слова.
— Какие?
— «Спасибо», например…
— Тогда передай Оле целый мешок моих «спасибо», — сказал Барбула. Затем он немного подумал и расщедрился окончательно: — Или даже два. Не забудешь?
— Я постараюсь, — пообещал Бухтик.
Это было несколько минут назад.
Светлая пижама ещё немного постояла под Олиным окном. Затем неслышно поплыла обратно к реке.
Но до речки она не добралась. Поравнявшись с колодцем, пижама остановилась, и голос Бухтика задумчиво произнёс:
— Может, здесь заночевать?.. А почему бы и нет?
После этого пижама перевесилась через бетонированный сруб и исчезла…
На дне колодца было очень тихо. Так тихо, что даже в ушах звенело.
Бухтик улёгся на мягкие водоросли, которые заранее принёс из реки, укрылся Серёжиным полотенцем и удовлетворённо вздохнул.
Высоко над ним дрожала одинокая звезда.
«Наверное, от холода, — решил он. — Что ж, сама виновата. Не надо было забираться в такую даль…»
А вот он, Бухтик, ни в какую даль забираться не намерен. Ему и здесь неплохо. Отец, Чара, чудесный друг Серёжа — чего ещё желать? Даже два дома есть у него!
— Хорошая жизнь, — вполголоса произнёс Бухтик. — Замечательная!
Он повернулся к стенке и через минуту уже тихо посапывал.
«Спаситель ты мой!»