Букет незабудок
Шрифт:
«Дорогой Игорь Евгеньевич!
Ваши рассказы гениальны, приходите, мы готовы подписать с Вами договор».
А потом сидели в садике у издательства и ждали, когда злой Петрушкин выкатится оттуда, оглашая окрестности отборнейшей бранью.
«Я троечник, – рассказывает Евгений Константинов, – написал два приличных рассказа “Живцы” и “Рыбаки ловили рыбу”. Тем не менее, Владимир Викторович Орлов – автор книги «Альтист Данилов» и руководитель нашего ЛИТО – отобрал меня кандидатом для поступления в Литературный
А что, Орлов дело знает, послал – иди. Вот Женя и пошел, подал заявление и начал сдавать экзамены. Почти все на четверки сдал, то есть, сделал невозможное. Но для поступления все равно мало – пятерки нужны. А где их взять? Но Константинов не отступает: кто заранее скажет, как дело повернется? Кого кривая этой жизни только ни выносила, глядишь, и ему повезет. Хотя вряд ли, школьная программа давно и надежно забыта, он уже и в армии отслужить успел, и жениться, и детей двое, и на гражданке пятнадцать лет не учебники штудировал.
Литературу принимал профессор Евгений Николаевич Лебедев. Вальяжно откинувшись на спинку стула, мэтр курил, свысока взирая на держащих экзамен абитуриентов. В билете Константинова первым вопросом значился образ Татьяны в поэме «Евгений Онегин» и вторым – лирика Маяковского.
В голове абитуриента Константинова туман, плотный, густой – хоть ложкой ешь. Как-то раз на рыбалке попал он в туман-туманище: проснулся, глядь-поглядь, а кругом серое нечто и запах – то ли из самого сладкого детского сна, то ли искусственного льда, что возили в незапамятные времена в своих холодильниках мороженщики. И не видно ничегошеньки. Вода вроде вокруг тихо плещется, да только не видно воды. Рукой борт лодки прощупывается, а самой лодки почти не видно. Караул! Не иначе, пока дрых пьяный, в бессознательном состоянии из вчера в сегодня сквозь время пропутешествовал.
И вот сейчас, «Онегин» вспоминается как-то неотчетливо: вроде дуэль была, дядя самых честных правил, а зачем их править, честных-то? Татьяна с ее несвоевременными признаниями. Затупка.
– Ладно, нетерпеливо отмахивается профессор, по первому вопросу скажите только, была права Татьяна или нет?
Константинов набирает в легкие воздуха. И – пальцем в небо:
– Права. Татьяна была права!
– Черт с ним, давайте второй вопрос. Лирика Маяковского.
У Евгения новый туман, только если «Онегин» был в густом, плотном киселе, тут уже не туман, а клочки облаков, сквозь которые навязчивым мотивом:
«По морям, играя, носится
с миноносцем миноносица».
А дальше хоть плачь.
– Ну же, – торопит Лебедев.
И вдруг Женя вспоминает, единственное стихотворение Маяковского, которое он действительно заучил наизусть и одно время, что ни случай, с удовольствием читал. Хоть ты его ночью разбуди, хоть днем:
– «Вошел к парикмахеру, сказал – спокойный:
“Будьте добры, причешите мне уши”.
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
лицо вытянулось, как у груши».
– «Приглаженный», –
– «Гладкий», – не моргнув глазом, отвергает замечание Константинов.
– «Приглаженный!»
Абитуриент пыхтит и продолжает:
– «Сумасшедший!
Рыжий! —
запрыгали слова.
Ругань металась от писка до писка,
и до-о-о-о-лго
хихикала чья-то голова,
выдергиваясь из толпы, как старая редиска».
Лебедев: «Спелая»!
Константинов: «Старая!»
Лебедев: Говорю же: «Спелая!»
Константинов: Точно помню – «Старая»!
Лебедев: Ну, давай поспорим, что «Спелая».
Константинов: Давай.
Лебедев: Хорошо, на бутылку.
Константинов: Без проблем.
Кто-то из готовящихся тут же ребят разбивает руки спорящих. Лебедев берет зачетку, ставит четыре.
Лебедев: Иди в библиотеку, бери Маяковского и возвращайся, а заодно по дороге и бутылку купи. Следующий!
Выходит Константинов, а у дверей его уже ребята встречают: Что? Да как? Сдал? Не сдал?
Константинов (ошарашенно): Да вот, с Лебедевым на бутылку поспорил.
– С Лебедевым! Ну ты крут.
Константинов: и что теперь делать?
– Беги в библиотеку, хватай Маяковского, просто ради прикола.
Побежал, взял, открывает – его правда! Два раза прав!
Снова к ребятам: что делать?
– Иди к Лебедеву.
Пошел, постучался, правой рукой ручку повернул, а левой открытую в нужном месте книгу держит, голову просунул, с Лебедевым взглядом встретился.
– Можно?
– А, спорщик, – лицо профессора расплылось в довольной улыбке. – Принес?
Константинов молча раскрывает книгу.
На несколько секунд Лебедев склоняется над Маяковским, а потом вдруг резко хлопает себя по коленке: «Бутылку проспорил!»
Всем своим гостям писатель Джек Лондон предлагал сыграть в карты. Ставка 25 центов. В случае проигрыша гостя, чтобы тот не обижался, писатель проставлялся из собственного бара. Когда же проигрывал он сам, Джек выплачивал проигрыш, после чего удалялся в свой кабинет, где некоторое время работал.
Штука в том, что Джеку Лондону платили построчно, и, дописывая несколько строк, он твердо знал, что компенсировал проигрыш.
А я тут вот что подумала. А не буду я в эту книгу вставлять каких-либо сквозных персонажей. Придумывай, не придумывай, а реальных персонажей все равно не расставишь по ранжиру, не причешешь, не объяснишь: сиди, мол, уважаемый в своем разделе. То есть, ты, возможно, и объяснишь, и даже несколько раз. А он, персонаж – прыг со страницы, и в гости к другим персонажам. А там уже накрытая поляна, крики, шум, веселье. Персонажи-то у меня себе на уме. И пока я их пишу, они пишут кого-то другого, других и те, тоже волею пославших их, оказываются в моем произведении, где устанавливают собственные законы.