Букет прекрасных дам
Шрифт:
Появилась медсестра.
— Слушаю, Михаил Иванович.
— Давай, введи ей…
Последовала тарабарщина.
Минут через пятнадцать я сидел в ординаторской. Михаил Иванович радушно предложил:
— Хотите чаю?
— Извините, вынужден отказаться, — покачал я головой, — что-то аппетита нет.
— Да уж, — хмыкнул эскулап, — чай не водка, много не выпьешь.
— Отчего он скончался?
— Передоз.
— Что? — не понял я.
— Передозировка героина, — пояснил нарколог, — обычное дело по нынешним временам, в нашем
— Мать говорила, он вроде алкоголик.
— Ну и что? — совершенно не удивился нарколог. — Был пьянчуга, стал наркоманом.
— Но она уверяла, будто Толя прикладывался лишь к бутылке!
Михаил Иванович со вкусом хлебнул из кружки и пожал плечами.
— Вам это покажется странным, но близкие люди, как правило, узнают последними о пагубных привычках детей. Да у него на ногах живого места нет.
— На ногах?
— Ну да.
— Вроде обычно в руки колют.
Нарколог вытащил сигареты.
— Ну, «торчки» теперь хитрые пошли. Понимают, если, конечно, не совсем уж пропащие, что верхние конечности на самом виду, вот и хитрят, как могут. Кое-кто в ноги колется, кое-кто в пупок норовит.
— Значит, героин, — пробормотал я, — жаль парня!
Нарколог секунду помолчал, потом сказал:
— Наверное, я покажусь вам слишком жестоким, но поверьте, в данной ситуации повезло всем: и парню, и матери.
— Хорошо везение!
— Слава богу, что вы не знаете, какова жизнь несчастных, обитающих в одной квартире с наркозависимыми, — вздохнул Михаил, — а юноша все равно не жилец был, лучше уж сразу. Езжайте спокойно, мы его мать в терапию положим на время.
Я спустился во двор, сел в «Жигули» и поехал домой. Странно, ничего не делал, а словно мешки с мукой таскал. Хотя на самом деле я никогда, естественно, не работал грузчиком, но, думаю, именно так ощущает себя человек, разгрузив парочку вагонов.
Внезапно раздался противный писк. Мне не слишком нравятся мелодии, которые издают мобильные телефоны, хотя их создатели явно пытаются разнообразить музыку. Вчера, когда сидел у матушки в гостях, слышал, как сначала трубка Лёки заиграла Гимн СССР, а потом телефон Кисы начал исполнять «Боже, царя храни». Наверное, поэтому я настроил свой аппарат на самое простое «дзынь, дзынь».
— Вава, — послышался голос Николетты, — ты где?
— Еду по Ленинскому проспекту, а что?
— Когда наконец ты научишься не отвечать вопросом на вопрос, — вспылила Николетта, — отвратительная привычка! Ты помнишь, что сегодня у меня файф-о-клок?
— Забыл.
— Естественно, — фыркнула Николетта, — ровно в восемь изволь явиться как штык.
— Я бы с радостью, но сейчас Элеонора поручила мне одно страшно хлопотное дело, я все время занят, не уверен, что получится заехать!
— Только что с ней разговаривала, — отрезала матушка, — в половине восьмого ты будешь совершенно свободен. Кстати, купи коробку кураги в шоколаде. Обязательно!
— Хорошо! — ответил я и быстренько нажал на зеленую
— Нас разъединили! Вава, милый, не успела сказать тебе «до свидания». Кстати, дорогой, вчера брюки на тебе выглядели мятыми, проследи сегодня за собой. И, умоляю, больше не пользуйся парфюмом «Фаренгейт».
— Почему?
— Меня от него тошнит.
— Хорошо, воспользуюсь другим одеколоном.
— Пожалуйста, прихвати свои стихи.
— Зачем?
— Почитаешь нам.
— Но…
— Не желаю ничего слышать, — рявкнула Николетта, и из трубки понеслись частые гудки.
Значит, надо купить курагу в шоколаде. Однако странно, до сих пор маменька отказывалась от всего, связанного с какао-бобами, справедливо полагая, что эти лакомства слишком калорийны.
На поиски абрикосов я затратил почти час. Как назло, везде имелся в полном ассортименте чернослив. Данный сухофрукт был представлен в шоколаде, как в белом, так и в черном, в йогурте, в желе, в кокосовой крошке, а кураги не наблюдалось. Пришлось ехать в фирменный магазин фабрики «Красный Октябрь». Наконец, постояв во всех пробках и измочалившись окончательно, я приобрел нужную коробку.
Нора встретила меня в холле и сурово буркнула:
— Все записал на диктофон?
— Конечно.
— Давай. Избавлю тебя сегодня от устной беседы.
Я удивился:
— Почему?
Хозяйка покатила к кабинету.
— Ты нужен мне живым, — бросила она на ходу, — а если учесть, что тебя сладострастно поджидают на чаепитии… — Она притормозила и, обернувшись, сказала: — Я думаю, тебе следует дать время на кратковременный отдых. Хороший хозяин бережет свою скотину, холит и лелеет, только тогда он получает от нее молоко и яйца. Поэтому можешь быть свободен до завтра, до восьми утра.
Вот всегда она так! Страшно боится показаться сентиментальной. Проявит заботу — и мигом скажет гадость. Первое время меня ее поведение жутко коробило, потом я понял, что под внешним хамством моя хозяйка прячет ранимую душу.
— Кстати, — продолжала Элеонора, — мне самой завтра придется уехать около семи, на телевидении буду выступать, в программе «Добрый день», позвали в качестве гостя, этакого экзотического фрукта. Хотят всем показать: глядите, инвалид, а голова на месте.
— Зря вы так!
— Ерунда, — хмыкнула Нора, — я согласилась только потому, что хочу всем сказать: «Ребята, если врачи пообещали, что вы обязательно помрете в ближайшее время, не верьте им! Не отчаивайтесь, боритесь! Никогда не сдавайтесь! Нет ног, есть руки, нет рук — есть голова».
Я смотрел на ее раскрасневшееся лицо и блестевшие глаза. Ей-богу, люди, подобные Норе, достойны не только уважения, но и искреннего восхищения. Уж не знаю, как бы я проявил себя, оказавшись спинальным больным. Вполне вероятно, что мог впасть в жесточайшую депрессию. Нет, у нее потрясающе сильный характер.