Букет прекрасных дам
Шрифт:
Я включил «дворники». Резиновые щетки с шуршанием побежали по ветровому стеклу. Насколько я знаю, у графа Толстого были большие сложности в семейной жизни. Дневники Софьи Андреевны, кстати, опубликованные только недавно, рассказывают о том, как мучилась графиня с мужем. Она не хотела спать с ним в одной комнате, не желала рожать детей и тяготилась ролью переписчицы рукописей. Лев Николаевич обладал завидной потенцией и без конца делал детей не только законной жене, но и служанкам. А переписывать «Войну и мир» литератор заставил супругу то ли десять, то ли двенадцать раз.
Но Люси была уверена в обратном.
— Севушке только нужно создать необходимые условия. Около него должна жить самоотверженная женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого.
Я молча вырулил на Кутузовский проспект. В каждой российской даме живет жена декабриста. Пешком за супругом в Сибирь, желательно, босиком по снегу, голодая в пути. И тогда она будет совершенно счастлива. Чем гаже парень, чем он противней, тем больше нравится представительницам прекрасного пола. Такой вот парадокс. Наши соотечественницы любят убогих, инвалидов, пьяниц. Вот и Люси взахлеб вещает о мужике, на которого даже плюнуть не хочется. Неожиданно меня охватила злость.
— А на какие доходы он существует, где служит?
Люси захлопнула рот, потом неуверенно ответила:
— У него мама есть, учительница.
— Понятно, — буркнул я и припарковался возле громадного здания.
Все ясно. Пока у «гения» была в наличии матушка, готовая на горбу тащить сына, а теперь, когда она скорей всего подустала, появилась Люси, способная взять на себя бремя материальных забот. Черт возьми, не думал, что Сева такой отвратительный. Может, зря я согласился на просьбу Люси. Но потом мой взгляд упал на ее тумбообразную фигуру, замотанную в соболя. Господи, ну кому такая может понравиться, даже если учесть, что в кармане у нее миллионы.
— Ванечка, — робко сказала Люси, — а завтра можете пригласить меня в театр?
Я покачал головой:
— Увы, я занят.
— Тогда в четверг, — не успокаивалась спутница.
— Ладно, — согласился я, кляня себя за мягкосердие.
Через десять минут я принимал из рук Розы, матери Люси, чашку с чаем. Беглый взгляд на их гостиную мигом раскрывал состояние и положение хозяев. Богатые, но не светские. Скорей всего, нажили капитал на торговле и совсем не книгами, а, например, куриными лапами или свиными копытами. Все тут выглядело, как говорит Николеттина домработница Тася, «богато». Бронзовая люстра, весящая, наверное, пуда два, с ужасающими хрустальными подвесками, лакированная, скорей всего немыслимо дорогая мебель, красный кожаный диван и такие же кресла. Зайди Николетта в такую квартиру, она бы потом на улице скривила носик и заявила:
— Фу, какая вульгарщина!
А это, господа, самое страшное обвинение в устах светской особы. Можно быть бедным, не беда, в конце концов, позволительно выглядеть немного смешным и неуклюжим, но вульгарным никогда.
Роза подвинула мне чашку из сервиза «Мадонна». Перламутровый фон и картинка из жизни крестьян восемнадцатого века. Пастушок играет на свирели, пастушка внимает
— Ну, повеселились? — поинтересовалась Роза. — Что слушали?
— Баха, — сказала Люси.
— Моцарта, — одновременно выпалил я и растерялся.
Надо же, как глупо, мы не обговорили программу. Но Люси мигом нашлась:
— Да, а во втором отделении давали «Маленькую ночную серенаду». Восхитительно.
— Потрясающе, — добавил я, — волшебное произведение.
— Мне больше по душе Гендель, — заявила Люси.
— Дорогая, у вас безупречный вкус.
— Ах, так хочется теперь побывать в опере, — сказала Люси и быстро глянула на меня.
— За чем же дело стало, милая? — подхватил я. — Завтра, к сожалению, я занят, а вот через день с огромным удовольствием повезу вас в Большой.
— Спасибо, — потупилась лгунья, — если это вас не обременит.
— Для меня только радость сопровождать вас, — пел я.
Посидев с полчаса, я откланялся.
— Люси, проводи Ивана, — улыбнулась Роза и подмигнула мне, — не пойду в прихожую.
Я натянул пальто. Внезапно спутница поднялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
— Спасибо, Ванечка.
— Пожалуйста, Люси, — в тон ей ответил я и ушел, ощущая на коже легкое покалывание.
Девушке надо удалить усики над губой, сбрить или воспользоваться специальным кремом.
На следующий день утром, около одиннадцати, я подрулил к медучилищу номер девяносто два. В здании шли занятия, и в коридорах не было ни одного человека. Я пошатался по рассохшемуся паркету и нашел то, что искал, дверь с табличкой «Библиотека».
В тесно заставленной стеллажами комнате пахло пылью и старыми книгами. Я вдохнул знакомый аромат и неожиданно ощутил прилив сил. Такой запах стоял у отца в кабинете. Он хранил газетные подшивки и не разрешал домработнице орудовать в этой комнате пылесосом и тряпкой.
За шкафами у окна обнаружился стол, за которым читала журнал женщина без возраста. Взглянешь слева — тридцать, посмотришь справа — шестьдесят. Дама оторвала от страницы слегка выпуклые глаза и спросила:
— Вы ко мне?
Я вытащил из кармана книжечку и улыбнулся:
— Простите, что побеспокоил, это ваша?
Библиотекарша открыла издание.
— Да, хотите сдать? Вы от кого?
— Извините, я не знаю.
— Как это? — удивилась дама.
В ту же секунду из-за шкафов вынырнула девчонка, одетая, несмотря на мороз, в коротенькую юбчонку, сшитую, похоже, из полотенца, и обтягивающую футболочку.
— Рената Николаевна, — заорала она, — дайте!..
— Виноградова, — сурово прервала ее библиотекарь, — во-первых, влетая сюда, следует сказать: «Здравствуйте», во-вторых, я занята, в-третьих, книгохранилище открывается только в час дня. Я доходчиво объяснила?
Девица захлопнула ярко накрашенный ротик и кивнула, продолжая стоять на месте.
— Иди на занятия, — велела Рената Николаевна.
Виноградова резко повернулась и убежала.
— А где «до свиданья»? — крикнула дама.