Букет прекрасных дам
Шрифт:
Как все люди, я не люблю, когда телефон оживает среди ночи. Чаще всего в неурочный час сообщают о беде или катастрофе. Впрочем, может, кто ошибся номером.
Я взял трубку.
— Слушаю.
Вначале из трубки доносился треск, потом раздался далекий-далекий голос.
— Ванечка, помоги.
— Кто это? — похолодел я, смутно узнавая говорившую.
Нет, этого не может быть!
— Рита, — прошелестело в ответ.
От ужаса мне сдавило горло. Голос и впрямь походил на голосок внучки Элеоноры. Понимая абсурдность происходящего, я прошептал:
— Рита,
— В аду, — ответила девушка, — в аду, спаси меня.
В ухо понеслись частые гудки. Я сел на кровать и с силой ущипнул себя за руку. У меня очень нежная кожа, и синяк начал наливаться тут же, угрожающе серея на глазах. Рита! Рита, которая звонит из ада! Я вспомнил желтоватое личико девушки, измененное смертью, мысленно увидел церковь, гроб, заваленный цветами, Элеонору с застывшим лицом, в черном костюме, гигантскую толпу людей, пришедших проводить погибшую в последний путь, и вздрогнул.
Рита мертва, она похоронена, а на могиле скоро появится шикарный памятник, который Нора заказала в Италии. Рита никак не могла позвонить с того света. Просто какая-то идиотка решила поразвлечься и набрала номер, мало ли дураков на свете. Выпила и придумала веселье.
Я пытался убедить себя, глядя в черное незанавешенное окно, но ум подсказывал другое — это хотели напакостить Норе. У меня достаточно узкий круг общения, и среди приятельниц нет ни одной, способной на такой поступок. И еще одно. Если тот свет и впрямь существует, Маргоша должна сейчас гореть в аду, потому что к вратам рая ее не подпустят и на пушечный выстрел.
Глава 14
Около одиннадцати я вошел в ГУМ и принялся бродить по линиям. Терпеть не могу шататься по магазинам, вид прилавков навевает на меня тоску. До сих пор все вещи мне покупает Николетта. Я доверяю ее вкусу и выгляжу безупречно, но, к сожалению, сейчас придется менять имидж. В длинном отличном пальто, в безукоризненном костюме с галстуком, заколотым золотым зажимом, я выгляжу среди людей, с которыми вынужден сейчас общаться, белой вороной. Кто-то хихикает, а кто-то злится. Нет, мне нужен иной гардероб. Вчера вечером я выписал на бумажку то, в чем ходил Арчи, помощник Ниро Вульфа, и теперь приобретал вещи.
Джинсы, пара пуловеров более ярких, чем обычно, расцветок, башмаки на толстой подошве…
Истратив все деньги, я привез обновки домой и переоделся. Что ж, выгляжу я совсем неплохо, не располнел, джинсы сидят хорошо, к лицу оказался и ярко-синий свитер. Обычно я предпочитаю бежевато-коричневатые тона. А вместо пальто приобрел короткую дубленку. В новом виде я дошел до кабинета, открыл сейф, вытащил пачку долларов и увидел на полке тощий белый конверт, на котором ясным, четким почерком Норы было написано: «Вскрыть только после моей смерти. Завещание».
Повертев в руках пакет, я сунул его на место. Надеюсь, до него дело дойдет не скоро. Хотя сегодня утром мне в больнице сказали, что Нора переведена в палату интенсивной терапии и всякие посещения запрещены.
Сев за руль, я сразу понял, что управлять машиной в куртке намного
Стригусь я у Пьера. Сильно подозреваю, что в паспорте у него стоит просто Петя, но весь бомонд кличет мужика на французский манер.
— Иван Павлович, — обрадовался стилист, — стрижечка-укладочка?
— Скажите, Пьер, можно постричь меня так, — я ткнул пальцем в обложку журнала, где красовался парень с почти бритым черепом.
— Зачем? — ужаснулся стилист, разглядывая мои волосы, прикрывающие уши, — у вас такой стиль интеллигентно-романтический. Подобный вариант ну никак не подойдет, он для, э-э-э, скажем, более резких людей.
Я усмехнулся. Парикмахер явно считает Ваву Подушкина размазней, которому к лицу локоны лорда Фаунтлероя.
— Стригите так.
— Но… — попытался возразить мастер.
— Давайте, Пьер, иначе пойду в салон к Звереву.
При упоминании имени конкурента Пьер вздохнул и схватился за ножницы.
— Такие волосы испоганить, — бормотал он, щелкая железками, — любо-дорого смотреть было. Линия, густота, а сейчас! Ужасно вышло, но вы сами хотели.
Я взглянул в зеркало. На меня смотрел незнакомый, коротко стриженный парень. Глаза, оттененные свитером, стали ярко-голубыми, а не серыми, и откуда-то вылез довольно большой подбородок. Высокий лоб, с которого ушла косая прядь волос, оказался широким, а уши прижатыми к черепу. Я внимательно еще раз посмотрел на ушные раковины. Однако, странно. Длинные волосы, спускавшиеся ниже мочек, я ношу всю жизнь. В детстве Николетта завивала мне кудри, но в первом классе с этой ерундой было покончено. Я никогда не стригся коротко по простой причине — с самого раннего возраста я слышал от матушки: «Вава, какой ты лопоухий! Просто жуть».
Кстати, длинные волосы были и у моего отца, что в пятидесятых-шестидесятых годах выглядело эпатажно. Но у папеньки имелась веская причина не обрезать шевелюру. На виске у него сидело довольно большое родимое пятно, стекавшее к щеке, и отец, стесняясь отметины, прятал ее под кудрями.
— Сами хотели, — сердито заявил Пьер, — я предупреждал. Гляньте, какая дрянь получилась, просто браток из криминальной группировки, жуть. Вы, Иван Павлович, человек интеллигентный, воспитанный, светский, и такое с собой сотворили. Ну за каким шутом велели себя обкорнать?
— Спасибо, Пьер, — ответил я и встал, — сколько с меня сегодня?
— Ничего, — буркнул мастер.
— Почему?
— Подарок, как постоянному клиенту.
Я рассмеялся:
— Ну, Пьер, неужели так плохо?
— Николетта меня убьет, — закатил глаза стилист, — с ужасом буду ждать четверга.
Моя маменька раз в неделю моет и укладывает в этом салоне голову.
— Ладно, — усмехнулся я, — Николетта — это серьезно, о ней я, честно сказать, не подумал. Давайте сделаем так. Скажу, что звонил вам и узнал, будто свободное место будет только через десять дней. Ну и пошел в простую парикмахерскую. Сам виноват, дурак.