Бунт при Бетельгейзе
Шрифт:
— А я? Можно и я буду тебя держаться? — оживился Эдвард.
— А ты лучше отвали, — буркнул Седой. — Ты, считай, паря, уже покойник.
— По-почему? — испугался Цитрус.
— Пришьют тебя здесь из-за длинного языка. Так я думаю. И отсутствие руки не поможет. Не любят наши таких.
— Ладно. Буду стараться говорить поменьше, — Эдик вздохнул.
— Вот именно.
Тут снова включили парализаторы. На этот раз — без предупреждения. Измученные коски повисли на своих наручниках. В трюм ворвались охранники и принялись отстегивать заключенных и партиями выводить их
До Цитруса, Дылды, Седого и Тушканчика очередь дошла не скоро. Людей оставили напоследок. Конвойный с мутными глазками, от которого несло перегаром, хмыкнул, разглядывая «подружку» Дылды.
— А ты времени даром не терял! Скажи только — какой дурак приковал ее рядом с тобой? И зачем? Чтобы не улетела от твоих стараний?
— Это моя собственность, — буркнул обиженный Дылда.
— Это его собственность! — подтвердил Седой. — Попробуй только отнять куклу или порезать! Будешь иметь дело с профсоюзом косков!
— Вот именно, — откликнулся Цитрус и продемонстрировал протез. — Вы нам еще за мою руку ответите.
Охранник покосился на косков с сомнением, но, видно, решил не связываться.
— Ладно, держись крепче за свою бабу,. — сказал он, отстегнул наручник и сунул куклу Дылде. — Пойдешь в третий барак. Извращенцев там не жалуют…
— Это хорошо. Я тоже не люблю извращенцев, — кивнул Дылда.
— Так, и ты тоже в третий барак — уродов там тоже не любят!
— Я инвалид, пострадавший от произвола полиции, а не урод! — обиделся Эдик.
— Одно другому не мешает, — рассудительно заметил охранник. — И инвалид может быть уродом. Да еще каким! — Он хохотнул и уставился на Тушканчика и Седого. — Так, а куда же направить вас, парни?
— Туда, где любят уродов и извращенцев, пожалуйста. — пошутил Тушканчик.
— Может, зубы тебе выбить? — задумался охранник.
— Профсоюз, — напомнил Седой.
— Ах, профсоюз, — помрачнел коп, — в таком случае и ты, и ты в третий барак.
— Не надо в третий, — взмолился Тушканчик. — Знаю я, какие в третьем порядки. Ну, пожалуйста.
— В третий, в третий, — ухмыльнулся охранник, освобождая новоприбывших от наручников, затем внес их имена в электронный блокнот с пометкой «три» и заорал: — А ну пошли рысью, подонки! Делать мне больше нечего, возиться тут со всякой мразью.
Их вытолкали в коридор. В лицо Эдварду пахнуло таким жаром, что он едва не задохнулся.
— Что, жарко, Рука? — поинтересовался Седой. — Привыкай, климат тут генерируют такой, как в Сахаре на нашей прародине-Земле, чтобы подходило большинству галактических рас. Многие мохнатые и перепончатые уродцы любят жару.
— Люди — существа живучие, — подтвердил Тушканчик, — всё могут вынести. Даже Сахару. Вот только не третий барак…
— А что третий? — переспросил Цитрус.
— Там собирается самое мерзкое отребье, убийцы и беспредельщики. Даже авторитеты для них не авторитеты.
— Ну, это мы еще посмотрим, — проворчал Седой, — я в законе. Меня парочкой беспонтовых беспредельщиков не напугаешь. Быстро всех к порядку приведу.
Коридор заполнился народом. Заключенные напирали сзади, но продвигаться было некуда. Впереди толпился сброд со всех
Тоннель казался бесконечным. Со стороны можно было подумать, будто астероид не так уж и велик, но теперь Эдвард понял, что ошибался. Внутри астероида можно было разместить не только колонию преступников, но и приличных размеров город.
Наконец процессия остановилась. На развилке косков пересчитывали и разделяли на группы в зависимости от бараков, куда их определили ранее. Тушканчик попробовал протестовать, так ему не хотелось в третий, но охрана его и слушать не стала, только пообещали, если он еще будет выступать, то ему все зубы пересчитают.
— Цитрус, третий, — Эдварда толкнули в плечо к левому коридору…
— Быстрее, быстрее, — подгоняли охранники косков, бредущих по скудно освещенному тоннелю к страшному третьему бараку.
Дылда пыхтел, как электрический чайник. Пот с него лился ручьями. Но резиновую женщину он держал крепко, двумя руками, и от Цитруса не отставал, словно только от Эдварда зависело, насколько хорошо он устроится в третьем бараке. Между тем его «благодетеля» одолевали самые мрачные мысли. Седой с Тушканчиком теперь держались от них особняком. Коски поглядывали на однорукого и его массивного сопровождающего недобро. От этих колючих взглядов, да еще оттого, что в тоннеле царил тусклый свет, Эдварду стало казаться, что где-то неподалеку — убийца, подосланный Швеллером. Он всегда доверял своему врожденному чутью, поэтому держался настороженно.
И вдруг заметил, как коски впереди передают что-то по цепочке. Их руки действовали почти механически. Всё произошло мгновенно. Заключенный, идущий перед ним, резко развернулся, в руке его блеснула заточка. Перекошенное злобой лицо отражало решительность. Он уже собирался пустить оружие в дело, но Цитрус оказался проворнее — ткнул его крюком в горло и едва не свалился вместе с ним, когда тот захрипел и стал заваливаться в сторону. Эдвард придержал его, глядя в стекленеющие, расширенные от ужаса глаза.
Незадачливый коск осел у стены, и толпа заключенных протопала мимо, как ни в чем не бывало. Большинство даже ничего не заметило, остальные сочли, что лучше не вмешиваться. Извечный закон тех, кто находится за гранью закона и хочет остаться в живых, — не вмешивайся в чужие разборки, если хочешь жить долго.
Трясясь от ужаса, Цитрус брел вперед. Ему казалось, что все вокруг показывают на него пальцами и шепчут: «Убийца, убийца!» Но никто не сказал ни слова по поводу этого случая, и даже охрана не стала поднимать тревогу.