Бунт женщин
Шрифт:
Сонюшка отомстила за выпускной вечер.
Занято. Родители звонят всем по очереди, по списку.
Глава шестая
Наконец мы с Инной добираемся до дома Риммы Сироты.
— Поедем после «мёртвого часа», — говорит Римма. — Там надо быть в четыре. — Она говорит громко и чётко. — Если девочка понравится, можно начать оформлять документы. Вы хорошо обдумали? Сумеете вы стать девочке матерью? — спрашивает Сирота.
Инна встаёт
— Инна хочет сказать, она приехала за девочкой, — говорю я за Инну. — Инна хочет сказать, она постарается.
— А она — немая? Почему вы говорите за неё?
— Когда Инна волнуется, у неё пропадают слова. Она очень много пережила в своей жизни. Она очень страстно всё переживает.
Что я бормочу? Страстно всё переживает? Не справится Инна с девочкой. Я недовольна собой, Инной — мы жалки перед уверенной в себе, красивой женщиной. Нужно объяснить ей получше, а я вдруг спрашиваю:
— А у вас есть дети?
Римма удивлённо смотрит на меня:
— И дети, и муж. Почему вы спрашиваете?
Я пожимаю плечами — не буду же объяснять Римме, что думала: в женском движении почти все лесбиянки.
— Если у вас всё в порядке, почему вы пошли в женское движение? — лепечу я.
Она молчит долго, я расцениваю её молчание как приговор моей бестактности и уже готова просить прощения, а она говорит:
— Я-то счастлива, но столько несчастных женщин, пытаюсь помочь им.
— Вы такая хорошая? — говорю я новую бестактность. — Обычно счастливые не видят несчастных. Как же вы можете понять, что чувствуют они, если вы счастливы, а они несчастны?
Теперь не удивление — любопытство в её лице.
— Разве вам не жалко плачущего ребёнка, хотя вы в данный момент не плачете и вы не ребёнок? Вы же хотите помочь ему! И вы сами… разве вы не приехали с Инной, чтобы помочь ей! У Инны беда, Инне плохо, вы спасаете её, разве нет?
— Я могу понять её, потому что…
Странный получается разговор. Я вовсе не хочу рассказывать Сироте о своих проблемах.
— Потому что вы тоже что-то пережили. — Сирота встаёт и идёт к плите. Она не поворачивается к нам, из чего я заключаю, что с её лицом не всё в порядке и она не хочет показать нам это.
Тишина стучит маленьким красным будильником.
Римма везёт нас в детский дом на своей машине. Машин в потоке много, и мы часто останавливаемся.
Не увидели, прежде услышали — обвал крика. Детский дом, обнесённый забором, плывёт в крике: дети не гуляют, орут.
— Я боюсь, — говорит Инна.
Римма опускает руку, уже протянутую к звонку.
— Чего? Того, что вам не понравится девочка?
— Я боюсь умереть.
— Что-о? — И Римма и я смотрим на Инну не понимая.
И Инна говорит захлебываясь, точно утонет сейчас:
— Не одна она такая, там много таких, мне жалко всех.
— Страус прячет голову под крыло, — говорит Римма, — но от того, что он не видит опасности, опасность не
— Пойдём! — Инна нажала на звонок.
Железная дверь всхлипнула и отъехала.
Не успели мы шагнуть во двор, как к нам кинулись дети.
— Ты моя мама! — обхватил мои колени мальчик лет четырёх и заревел.
— Ты моя мама! — кинулась девочка лет шести к Инне. На её голове словно тоже шар, только из пуха, светлого, лёгкого.
Инна склонилась к девочке и положила ладони на её голову.
— Это моя дочка! — сказала она Римме.
С криком «Не умеют себя вести, безобразие!» подскочила воспитательница, сильно крашенная, полная блондинка, и грубо оторвала девочку от Инны та упала. Так же резко она отшвырнула от меня мальчика.
— А ну прочь! А ну дайте дорогу! Почему нарушаете дисциплину?
Римма за руки поволокла нас к тяжёлым дверям серого здания.
За спиной кричала воспитательница, плакала упавшая девочка, и молчали дети: пришли мамы, кого сегодня возьмут?
— Я не хочу другой дочки! — Инна вырвала руку; едва за нами захлопнулась дверь. — Я хочу эту. Красная, злая, Инна дрожала замёрзшей дрожью. — Она ушиблась! Звери!
— Подождите делать выводы. Вы не видели Тусю. Познакомитесь, а потом будете решать.
— Я хочу только эту! Я не хочу знакомиться.
Но Римма втолкнула Инну в кабинет директора.
— Прекратите истерику, — жёстко сказала она.
Мои колени дрожали — их обнял мальчик. Закричать, как Инна — «Хочу этого мальчика, только его» и увезти его домой?!
— Здравствуйте, Римма Павловна. Очень рада вас видеть снова. Ваше появление всегда праздник для нас. Пойдёмте, девочка в изоляторе. Ирина Петровна, — представилась она нам. Миловидная блондинка, с так же сильно, как и у воспитательницы, накрашенными ресницами.
— Я не хочу, — говорит Инна, но Римма повторяет:
— Вы скажете своё слово после того, как увидите девочку.
По широкому коридору, созданному специально для бега и игры, мы идём к изолятору Глухо кричит двор.
Дверь приоткрыта.
— Заходите.
Инна входит первая.
Девочка лежит на спине, до подбородка укрытая одеялом. Смотрит в потолок. Глаза прозрачны.
— Она жива? — спрашивает Римма. — Она же была здоровая.
— Конечно, жива. Мы ей делаем уколы. Наконец перестала плакать и звать маму.