Бунтовщик из Рады
Шрифт:
Возвратился Ландро и доложил Марлане:
– Я заменил его.
Торквас переводил свой растерянный взгляд с жены на полководца и обратно. Он страстно _ж_е_л_а_л_, чтобы хоть когда-нибудь, разговаривая с ним, они не держали бы себя так, как будто бы они находились где-то далеко, наедине друг с другом. Возможно, что так происходило потому, что они уже взрослые, а он пока еще нет. Но, с другой стороны, ведь он все-таки - Король Вселенной.
– Ладно, - сказал он раздраженно.
– Так этот корабль все-таки с Рады?
– Мы всего лишь приняли обычные меры предосторожности, Король, ответил ему Ландро
– И ничего больше.
– Кир из Рады был другом моего отца, - произнося это, Торквас тем временем вытирал себе нос и с досадой думал о том, как все-таки трудно соблюдать императорской достоинство, когда у тебя насморк.
– Жаль, ты не видел последних донесений этого грубияна Бунтаря, мой любимый, - вставила медовым голосом свое супружеское слово Марлана.
– В них смесь оскорблений и темных угроз. И вот сейчас, по-видимому, он прибывает - возможно, на корабле, до отказа набитого воинами. Мы должны были принять все меры предосторожности. Ведь не напрасно же его собственные подданные прозвали его Бунтарем.
Торквас начал терять самообладание. Он никак не мог взять в толк, по какой такой причине от него все это так тщательно скрывали. И вообще, ни Марлана, ни Ландро никогда не докладывали ему ничего, что касалось бы политики. Они всегда говорили, что он еще слишком молод, чтобы его этим беспокоить.
– Зачем вообще быть Галактоном, если ты не можешь положиться на своих подданных?
– заметила она вполне резонно. В то же время, Торквас весьма сомневался в том, что его отец вообще мог когда-либо допустить, чтобы от его имени кто-то делал хоть что-нибудь, не доложив ему об этом. Правда, тогда, когда ему тоже было двенадцать, Гламисс Великолепный уже командовал армиями в виканских войнах.
– Все-таки, это Кир, или нет?
– потребовал он.
– Возможно, дорогой муж, - убирая спавший на его лоб клок волос, ответила Марлана подчеркнуто ласково, как и принято разговаривать с маленькими несмышлеными детьми, особенно когда они не совсем здоровы.
– Корабль только что вышел на околоземную орбиту, мой любимый. Но мы не должны полагаться на волю случая, имея дело с этими раданами - если только это вообще радане.
Торквас в замешательстве покачал головой. Он никак не мог взять в толк, почему Марлана все простые вещи делает такими трудными для понимания.
– Хорошо, я хочу наблюдать приземление корабля, - сказал он уже почти жалобно.
Марлана бросила еще один быстрый взгляд на Ландро и вопросительно склонила голову.
– У меня нет возражений. А у вас, командующий?
– Никак нет, Королева, - ответил Ландро.
– Тогда ты увидишь его, мой дорогой муж, - сказала Марлана, - из Имперской Башни.
У Торкваса внутри все внезапно похолодело.
– Как это - из Башни?!
Имперская Башня была наиболее древним строением в городе. Ее нижние этажи лежали далеко внизу в толще теля, на глубине пятисот футов или даже еще глубже. А ее верхние этажи сносились и перестраивались бесчисленное множество раз в бурной истории Ньйора. Со времен Междуцарствия в ней содержали политических заключенных. Те, кому приходилось там бывать, рассказывали, что сама затхлая атмосфера Башни была, казалось, наполненной ведьмами и демонами.
Марлана
– Оттуда лучше всего видно. Ты увидишь все, что происходит за рекой. А в случае атаки там ты будешь в большей безопасности, чем здесь.
– Она достала из своей туники сложенный пергамент.
– Но вначале нужно, чтобы ты поставил свою подпись вот здесь, - сказала она.
– Это - Имперский ордер на арест командира того корабля - кем бы он ни оказался, - пояснила она с деланной небрежностью.
Торквас вздохнут и прижался к Марлане.
– Его обязательно нужно арестовать? Я имею в виду, если это действительно Кир.
– Никто не смеет приземляться в Ньйоре в корабле, набитом войсками, мой милый. Ты должен помнить, что твой отец Гламисс возвел это в закон.
– Но Кир из Рады...
– Закон есть закон, любимый мой. И ты должен проводить его в жизнь.
Торквас кивнул. Конечно, Марлана как всегда была права. Взрослые всегда правы. И это делало жизнь Короля Вселенной особенно трудной. Он взял бумагу, разложил ее на секретере и написал поперек нижней части листа: "Торквас Первый, Г." Ему нравилось так подписывать государственные документы. Конечно, Марлана как правящий регент имела право подписать его и сама. Но ему было приятно, что ей захотелось, чтобы именно он поставил свое императорское имя на этой бумаге, хотя ему и будет жаль, если Кир попадет в неприятность. К тому же, Кир не имеет никакого права нападать на столицу Империи с войском, кото...
Перебивая ход его мыслей, Марлана забрала у него бумагу и сказала:
– Сейчас я отдам распоряжение воинам отвести тебя туда, откуда ты сможешь хорошо рассмотреть посадку.
Ландро, стоя у двери, улыбался какой-то странной улыбкой. Придворные, по крайней мере те из них, которые были постарше, чтобы понимать смысл происходящего, выглядели обескураженными. Ландро открыл дверь и подал знак офицеру. Того веганца с грубыми чертами лица, который недавно делал доклад Торквасу, уже не было.
Офицер подошел к Ландро и отдал ему честь. Торквас удивился, почему он не подошел прямо к нему. Разве он не Галактон?
– Проводите Лорда Торкваса в Имперскую Башню, - распорядился Ландро, - чтобы он мог наблюдать посадку корабля с Рады. Хорошенько охраняйте его. Инженер Башни знает, откуда лучше всего видно.
– С самого верха, Марлана, - возбужденно запросил Торквас.
– С самого верха.
Марланы посмотрела на Ландро и улыбнулась ему:
– Тогда - на самый верх, полководец, - согласилась она.
Торквас не мог понять почему, но Леди Констанс вдруг заплакала. Она обняла его руками и так удерживала его, хотя это ему очень не нравилось. Она умоляюще смотрела в глаза Императрице-Консорт и просила ее:
– Но, Королева, ведь он нездоров, он болен...
Торквас вырвался из ее рук и резко оборвал ее:
– Я вполне здоров.
– Он поднял подбородок и приказал веганскому воину: - Поспешим. Я не хочу пропустить этого.
Марлана стояла, сохраняя полное безмолвие, пока воины Ландро навсегда уводили мальчика по галерее дворца. Затем обернулась и холодно посмотрела на придворных, про себя осуждая их за то, что никто, кроме старой Констанс, не поднял руку или хотя бы подал голос в знак протеста.